Корпорация «USSR». Часть 3: Революция (СИ)

Дело получилось резонансное — я постарался… Вообще-то, за уголовные преступления — даже за «мокруху», в царской России в те времена приговаривали к «вышаку» не часто. Если, мне изменяет память и не врёт статистика — раз в семнадцать реже, чем в демократической Америке тех лет.

Поэтому, нижегородская общественность очень сильно удивилась, когда судом присяжных Экспедитор был приговорён к повешению. А, как был удивлён он сам… Так, громко удивлялся — когда, его конвойные из зала суда тащили!

С палачом познакомился и поговорил я лично — никому больше не доверил.

Милейший человек, кстати! Довольно-таки, молодой мужик ещё — лет тридцати пяти, только начинающий полнеть и лысеть. Достаточно интеллигентен для своего крестьянского происхождения, начитан, умен. Хороший семьянин, хлебосольный хозяин и всё такое прочее…

За ужином разговорились.

— Разрешите полюбопытствовать, уважаемый Порфирий Иванович…,- после третьей рюмочки — чуть ли не на брудершафт, спросил я, — чем был обусловлен ваш выбор такой весьма экзотической профессии?

— Ну, а что? Работа, как работа… Не хуже, чем у других…,- невозмутимо ответил он, закусывая хрустящим огурчиком, — не я вешаю, а закон казнит!

Палач, важно и с многозначительным видом, поднял указательный палец вверх:

— Я лишь орудие закона… Как верёвка, к примеру. Вы, уважаемый Дмитрий Павлович, к верёвке какие-то претензии имеете?

— Да, что Вы… А, всё же мне интересно, как люди… Ээээ… Становятся палачами. Клянусь — останется между нами.

Тема была довольно склизкой и, для него неприятной. Но, он так был ошеломлён и польщён моим появлением у него в гостях, что ответил. Хотя и, изрядно морщась:

— Не я эту «работу» нашёл, она меня выбрала!

Палач, снова налил нам по рюмочке… Выпили, закусили и, он продолжил:

— Зарезали мы как-то со товарищи, купца с приказчиком…

Вот, дела!

— …Да, кто-то выдал — взяли через три дня на постоялом дворе, со всем их барахлом. Суд, то — да, се… Ну, сам знаешь! Товарищ то мой, многоопытный был — старый каторжанин: на меня всё свалил… Резал то, он — как на духу говорю, Дмитрий Павлович!

Он посмотрел мне в глаза:

— Зачем, мне тебе врать?!

Судя по всему, он действительно, не врал! Врать с таким взглядом невозможно.

— Резал-убивал он — я лишь пособлял, а как взяли нас, так его нож в моих вещах оказался. Ну, суд и слушать меня не стал — меня к повешению, моего товарища к каторге.

— А, палач в тюрьме — уже старый и немощный был и, просил он у начальства себе помощника… Ну, мне и предложили. Тягостно мне было — молился долго… Но, я дал согласие. Молод был — страшно умирать было! Сейчас бы, не знаю… Не согласился бы, наверное…

Палач перекрестился на стоящую в положенном месте закопчённую икону, божась…

«Сейчас», у палача было пятеро деток — он нашёл себе оправдание потребностью кормить семью. Не дай Бог, конечно. В принципе, я действительно — не осуждаю! Ну, не согласись он — вешал бы кто-нибудь другой.

Как будто услышав мои мысли, Порфирий Иванович продолжил:

— Ну, а потом женился, робяты народились… Кормить семью надо было!

Я, вежливо интересуюсь:

— Ну и, как? Как «кормёжка» получается?

— Ну, не жалуюсь, Дмитрий Павлович… Грех это…

— А, всё же?

Тот, задрал глаза к потолку, вспоминая и подсчитывая:

— В прошлом году шестерых бедолаг пришлось… Старков, Махметов, Жлобов, Ромашкин и Марченко… Упокой Господь их многогрешные души…

Палач, несколько минут крестился на икону, что-то бормоча. Ну и, я тоже… Из вежливости.

— От казны было выделено десять рублёв плотнику — на установку козел, пятнадцать ему же — на гробы, пять с полтиной извозчику — для доставки в тюрьму духовного лица для последней исповеди, пятнадцать ломовым извозчикам — для отвоза казнённых на кладбище, полтора рубля за верёвки… Ну и, сто двадцать шесть целковых — плата палачу. То есть — мне.

Ничего себе! Кучеряво у нас палачи живут. За «сто двадцать шесть целковых» можно было двадцать коров купить…

Порфирий Иванович, видимо был очень хорошим психологом-физиономистом:

— Так, это за год «всего» шестеро. …Прости меня, Господи! А, если нет «работы» — то, казна скупо платит.

Ага… В основном на «голом» окладе сидит, значит. Закидываем удочку, короче:

— Порфирий Иванович… А, Вы не хотели бы перемены своей и семьи участи?

То не понял:

— Как, это? Отчего, моя «участь» может перемениться?

— Сама по себе, она конечно, н перемениться… Но, вот если я ей помогу переменится!

Палач завис, соображая, а я продолжал долбить:

— Уедите туда — где Вас никто не знает, заведёте большое, крепкое хозяйство… Ваши «робяты» будут учиться в гимназии или реальном… Людьми вырастят — инженерами или, ещё кем. И, не будут знавать-ведать про старое «ремесло» своего папаши…

Последнее, его видать «сломало». Палач, встрепенулся, в глазах его зажегся огонёк:

— А, Вы знаете, какие это деньги, Дмитрий Павлович?

— Знаю…,- спокойно ответил я, — это — большие деньги! Я дам Вам их, с неким условием…

— С каким, же?

— Вы, Порфирий Иванович, в вашем «ремесле» человек многоопытный…