Кошачьи язычки

Почему на одних удары судьбы сыплются как из мешка, а других даже неприятности минуют, и умирают они легко, без мук. Папашка, к примеру. Ну да, он еще не был таким уж старым, всего шестьдесят семь, и до последнего дня был здоров и полон жизни. Сидел себе перед телевизором, в одной руке стакан с вином, в другой — zigarillo, и хохотал над старым фильмом — «Пунш „Огненные щипцы“» с Хайнцем Рюманном, он всегда смотрел его с удовольствием, — а потом вдруг обмяк в кресле и умер. Буквально за секунду. «Был вырван из жизни», — так мы написали, извещая о его смерти. Мамуля так захотела, хотя мне слово «вырван» казалось слишком грубым, «взят» подошло бы больше. И в моей скорби меня утешало, что смерть его была легкой. И то, что Мамуля быстро ушла вслед за ним, едва ли через полгода, ну разве не трогательно? Во всяком случае, сегодня я воспринимаю это так.

А этот Гезелль был на целых два года старше Папашки, вполне преклонный возраст. Женщины живут, как известно, дольше, по статистике, кажется, на семь лет. Как часто я думаю о том, что переживу Ахима, он ведь на пять лет старше меня. Утекает и время, и силы.

Пожалуй, не пойду сегодня осматривать Иерусалемкерк, лучше направлюсь прямо в отель. Додо права, церкви наводят меланхолию. Мне нужно общество повеселее. Наверное, они меня уже дожидаются.

Клер

Она стоит перед зеркалом босая, в комбинации персикового цвета — а под ней ничего. Какая она красавица! Как сияет! Кожа еще бронзовая от загара, Греция, наверное. С кем она там была, со своим Ником? Или с тем, предыдущим? Где она только знакомится со своими мужчинами? И как это у нее получается, каждый раз заново влюбляться? Каждый раз новый мужчина, новое тело, я так не смогла бы. Но у нее есть способность просто забывать. Она умеет расслабляться, просто отключает неприятные мысли. Даже в самые тяжелые периоды она спит, как бревно. Что бы я только не отдала за то, чтобы уметь вот так обретать покой, забываться хотя бы на пару часов…

Сейчас она красит губы. Кроваво-красный цвет. Она первой из нас начала пользоваться помадой, такой коричневатой с блеском, что была тогда в моде. Ей подарили ее в аптеке Шуппенхауэра, ей повсюду что-то дарили, людям она нравилась, и я ей завидовала. Сейчас она начинает тихонько жужжать, совершенно непроизвольно. Прекрасно. Так я представляю себе колыбельную, которую родители напевают ребенку, чтобы его не мучили кошмарные сны, Эрик и Кристина, мои отец и мать, пели мне одну песню, из которой у меня в голове сохранился только обрывок мелодии, я часто пыталась вспомнить слова, но так и не смогла.

Голос у Додо низкий и мягкий и в то же время немного хриплый, и, хотя я смертельно устала, у меня сразу потеплело на душе. Если я закрою глаза, может, мне удастся вернуть то чувство защищенности, которое я испытала тогда, на одиннадцатом дне рождения Додо. Только бы она не прекращала жужжать — если она заговорит, все разрушится. А я хочу покоя, еще хотя бы минутку.

Додо

Этот кусочек шелка — моя мечта, я не могу себе такого позволить, особенно теперь. Клер ужасно щедрая, но она всегда была такой. С деньгами, я имею в виду. Ничего другого она дать не может, но и это уже немало. Теперь мне только надо дождаться удобного момента и все ей рассказать. Закрыть глаза и — вперед.

Она уснула у себя на кровати, но и во сне она выглядит бесподобно. Вот только руки… Сжаты в кулаки, как будто, даже спящая, она старается себя сдерживать.

В приглушенном свете на моем теле не видно ни прыщей, ни пятен, ни целлюлитных ямок на бедрах, и комбинация удачно скрывает живот. Надо сфотографироваться на память, никогда уже я не буду смотреться так же классно, грудь, черт бы ее побрал, начинает отвисать, а от морщин вокруг глаз не помогают уже самые дорогие кремы. И все-таки, несмотря на распутную жизнь, алкоголь и миллионы сигарет, я неплохо сохранилась. Посмотрел бы на меня мой отец. Проклятье, с какой стати мне снова думать об этом мерзком бездельнике! Много лет я о нем даже не вспоминала, а тут так и крутится в башке, трусливый подонок.

Фиона последнее время начала вякать, что жаждет познакомиться со своим дедушкой, — сдуру я рассказала ей, что он еще жив, но черта с два я стану звонить этому кобелю в Хольцминден, или где он там теперь обитает со своей третьей женой, — с Церковной мышью, как я слышала, он прожил недолго. К моменту развода с Ма этой шлюхи уже духу рядом с ним не было, чтоб ей провалиться, хотя я совсем ее не знаю.

Неужели у Клер фотоаппарат без автоспуска? У нее ведь все высший класс, а то! Хорошо, что она заснула, ни к чему ей видеть, как я тут позирую, неловко, как будто онанизмом занимаешься.