Кошак

Арья оказалась права: сегодня было весело. Зато назавтра… Больше всего это походило на похмелье. Болело всё, что только могло болеть. Да и Тина лукавила про постель, мол, это — дело добровольное. В той ситуации просто не осталось выбора — ни у меня, ни у сестёр. Когда ярчайшие эмоции просятся наружу… невозможно противиться неизбежности. Поэтому итогом дружеских спаррингов стала не менее дружеская оргия, плавно перешедшая в новые спарринги, а потом… потом я уже смутно помнил детали. Девочки умели сделать так, что кроме кайфа ни о чём другом как-то не думается. Должно быть, так они расплачивались за боль пыточного стола…

Тем не менее, я нашёл в себе силы подняться. Собрал тело в кучу и приступил к утренней тренировке. Как-то незаметно упражнения перешли в завтрак, Базу сменил Штаб, а Милену под боком — куда менее привлекательный Мансур. Однако ребята своё дело знали, и за какие-то несколько часов смогли поднатаскать меня, чтобы не раскрылся на ровном месте. Сёстры тоже были заряжены, они ради моей операции отложили основные дела и теперь ждали только отмашки. Сляпанная буквально на коленке легенда была почти готова. Оставался один незначительный штрих. Чтобы его нанести, пришлось выйти на связь с моей персональной Высшей.

— Мой лорд, — Лирана склонила прелестную головку в лёгком поклоне.

— Лира. Зачем ты так, — нахмурился в ответ.

— Так ты быстрее втянешься. Пример перед глазами очень показателен. Или я мало доказывала тебе до того, что признаю тебя лордом? Со мной ты не знал отказов ни в чём. Неужели какая-то ещё республиканка поступала хотя бы отчасти так, как я рядом с тобой?

— Прости, леди. Мне это показалось игрой.

— Тем не менее ты прощён, — тепло улыбнулась мечница. — Рада тебя видеть в добром здравии, милый.

— Хоть причина, почему звоню, чисто деловая, но… вот увидел тебя, и только сейчас понял, насколько соскучился.

— Так часто бывает, к сожалению. «Дела съедают всех нас», как говорят некоторые. И Леон… Ты не должен оправдываться. Знай: я в Республике только благодаря тебе. Таким как я не место в ней. Мы все помечены Псионом, мы привносим в жизнь Республики хаос и непредсказуемость. Так считается, и не без известной доли разумности.

— Значит, сейчас ты всё ещё в Республике.

— И пробуду ровно до тех пор, покуда нужна тебе.

— Однако рядом тебя нет…

— Нет. Верховная всегда найдёт, чем заняться, — хмыкнула «псионка». — Учу молодёжь работать с клинком. Тебе бы тоже не помешало… но когти и боевое слаживание со стаей мы признали более приоритетной целью. Возможно, когда вернёшься на базу, ещё тебя подтянем… Давай, задавай свои вопросы.

— Рад, что ты при деле, леди. Скажи, что я должен сделать, чтобы сойти за псионца?

Высшая сделала глаза по пять копеек и громко фыркнула.

— Это и есть твой вопрос?!.

— Да. У меня тут условно боевая операция. Внедрение. Среди местных.

— Тогда отвечу так: включить поля.

— И всё?!

— Включить — означает почти всегда ходить, закутавшись в пелену и на любой вопрос отвечать ударом энергии.

— Поведение?

— Наглость и напор. Но ты вполне подходишь, и хотя и любишь своих девочек, иногда взбрыкиваешь преизрядно.

— Говор?

— Да откуда местные знают, как говорят псионские лорды?! — опять фыркнула леди. — Будь проще. Посылай всех при первой возможности, считай, что все тебе должны, рычи, дери когтями… когтем. У них один клинок в кисти. Не так имплантирован, как твои, но для несведущего хватит одного центрального когтя. Со стороны будет выглядеть похоже.

— Ещё советы?

— Не заморачивайся. Там нет ничего из ряда вон. Это деградация, котик. Дремучее время. «Какие ещё сложности?» — «Нет, не знаем таких!»

— Лирана… Может тебе нужно что-то от меня? Пока на связи?

— То, что мне нужно от тебя, через связь не взять… к сожалению, — обворожительно улыбнулась эта странная во всех отношениях женщина.

Мы ещё с минуту поулыбались, пошутили, пообменивались колкостями, и отключились, полностью удовлетворённые разговором. Я же извлёк средний коготь… и выставил его на манер среднего пальца — эдаким интернациональным земным жестом. Да уж, забавные они — псионцы.

Камера, куда меня забросили любящие сестрички, была по земным меркам роскошной. Мягкое покрытие стен немного фосфоресцировало зелёным, так что казалось, вокруг стен висит изумрудная дымка. Потолочное освещение, такое же зеленоватое, ближе к центру переходило в стандартный бело-жёлтый спектр. Именно эта, более яркая, область и давала больше всего света. Не сказать, что света было много, но и тускло тоже не было. И весь этот рассеянный, разнотонный свет, хотя и не делал камеру похожей на средневековые застенки, но ощущение тревожности — ненавязчивое, на самой границе восприятия — создавал. В остальном — жить здесь было можно, и жить хорошо.