Кошак

— Это меняет дело… — задумчиво проговорила женщина. — Значит, пират. Спасибо, вам, товарищ, за помощь. И за преданность делу — отдельное спасибо.

— Меня здесь точно не найдут?

— Мы сделаем всё, чтобы обеспечить вашу безопасность. Но эвакуация сейчас слишком опасна. Нужно выждать, чтобы ситуация несколько поуспокоилась. У вас же здесь есть всё, что нужно для жизни?

— Да, не волнуйтесь. Скучно, правда…

— Тренируйте терпение. Не уподобляйтесь псионцу, — Нимфа коротко попрощалась и покинула помещение. Ей предстоял ещё один разговор, куда более сложный.

Против ожидания, к вечеру в квартире действительно появились какие-то личности. Это произошло не одномоментно, заговорщики прибывали обычно по одному, хотя как-то раз заявилось сразу двое. С каждым новоприбывшим я ожидал: ну вот сейчас — сейчас меня пригласят наводить личину, и можно считать, что задача по внедрению с треском провалилась. Но всякий раз гости лишь просачивались на кухню, где занимали места за обеденным столом согласно какому-то неписаному регламенту. Эдакая занятная тайная вечеря. Минс, к слову, так и не объявился.

Наконец в гостиную, где я сидел в кресле-качалке и медитировал, пожаловал сам хозяин квартиры.

— Пойдём, псионец, разговор есть, — бросил он неприязненно, но дальше демонстрировать своё отношение не решился.

Рывком поднявшись из кресла, чем вызвал у хозяина инстинктивное желание отступить, я проследовал мимо него на кухню. Горм топал позади, сопя недовольно. Кухня встретила меня… нет, вовсе не напряжённой тишиной. Собравшаяся здесь компания непринуждённо общалась, зубоскалила и не производила впечатления сборища кровавых заговорщиков. На меня подпольщики даже взглянули.

— Товарищи, это псионец, о котором я говорил, — представил меня из-за спины Горм.

— А! — один из компании, постарше прочих, лет сорока пяти, широко махнул рукой. — Садись, псионец! Гостем будешь!

Я присел на свободное место. С противоположной стороны стола зыркнула поджарая, словно гончая, девица. Повернулась к пригласившему меня товарищу.

— Вот так просто, Старик? Не слишком ли?

— Да, Старик, — это уже Горм. — Вы бы хоть присмотрелись к нему сначала. С чего такое доверие?

— С чего, говоришь? — прищурился умудрённый опытом муж. — Вот ты, Горм, сидишь тут на жопе ровно. А Минс, между прочим, по нашему общему делу работал. И он, и псионец пострадали от Республики. Реально пострадали. Но не сдались, проявили сознательность. Псионец, почитай, уже включился в борьбу, пусть этого ещё и не осознаёт. Он уже проявил акт гражданского неповиновения. Он за свободу боролся! Свою и Минса! Так что садись за стол, Горм, и не буди лиха.

Взгляд, которым меня наградил Старик, когда упомянул борьбу за свободу, сочился иронией. Он явно знал подоплёку, хотя и не называл вслух. Но слова были сказаны. Честно говоря, от подобного понимания свободы меня передёрнуло. Свобода насиловать и убивать? Пусть и валькирий, так сказать, классовых врагов, но не слишком ли? Не может быть борьбы за абстрактную свободу. Может быть борьба лишь за свободу в каком-то конкретном отношении, в отношении конкретной социальный связи. Например, в связи крестьянин-помещик. Крестьянин может бороться за свободу. Помещик, кстати, тоже может, но это будет выглядеть полным абсурдом с точки зрения здравого смысла. Народная поговорка про это говорит: «Не руби сук, на котором сидишь».

Хотя почему абсурдом? Помнится, на моей малой родине в годину гибели СССР многие деятели науки, имеющие всё благодаря системе, пытались против неё бороться. Потом многие из них оказались на улице, в роли дворников и грузчиков. Они получили свободу от системы. От той самой, которая их поила и кормила, и которую они сами использовали в куда большей степени, чем она их. Занятный выверт сознания.

Не знаю уж, что вкладывали в понятие свободы местные борцы. Надеюсь, не такую же абстракцию. С другой стороны, у них есть вполне реальный противовес. С когтями боевых имплантов и зубами космических флотов. Так что пока это больше походит на междусобойчик. Который лишь в перспективе имеет шансы на успех в борьбе — если звёзды сложатся и хватка Республики вдруг ослабнет.

— Хочешь, поведаю тебе один секрет, псионец? — толкнул меня под локоть сосед справа. Субтильный человечек с длинными волосами и взглядом фанатика.

— Нет, — обрубил я, но моё мнение подпольщика волновало слабо.

— Меня здесь вообще не должно быть! И его, и его… — последним указующий перст пал на Старика. — Но мы здесь. И знаешь почему?

— Нет.