Кощеева невеста

Василиса уже хотела было схватиться за воду, как вдруг сморгнула — и обомлела. Буквы, похожие на куриный след, сложились в слова. И там было написано:

«Кощей — дурак».

Василиса, не выдержав, расхохоталась в голос. Вообще над такими надписями положено перестать смеяться лет в шесть или семь, но она никак не ожидала от суровой воительницы такого ребячества. Со смехом из неё выходило всё напряжение последних дней. Напряжённые плечи расслабились, как будто бы с них гора свалилась. А по щекам продолжали течь слёзы: уже не поймёшь, от едкого сока или от смеха.

— Эй, ты чего? Сбрендила? — Марьяна опасливо тронула её за рукав. — Чего ржёшь, как молодая кобылица?

— А тебе не весело? — Отрада указала взглядом на свои каракули.

— Не особо, — Марьяна пожала плечами, и тут до Василисы дошло: ну конечно, их работница тоже не умела читать. Её дело было стряпать да дом в чистоте содержать.

К сожалению, дошло не только до неё одной, и Анисья с Отрадой в изумлении воззрились на Марьяну, уткнувшуюся глазами в пол.

— Как так вышло, что купеческая дочь читать не научилась? — Анисья почесала рыжий затылок,

— А вот так. Глупая потому что, — ляпнула Марьяна первое, что пришло в голову. — Всё это учение для меня, как говорится, не в коня корм.

И Василиса поддержала:

— У нас старшая сестра самая умная была. На неё батюшка даже лавку оставлял, когда в город уезжал. Я поглупее, но грамоту освоила. А Даринка у нас самая красивая — ей науки ни к чему.

Ох, видно было, что ни Анисье, ни Отраде этот ответ не понравился. Сели обе, надулись, как мышь на крупу, — каждая о своём.

А Василиса вдруг вспомнила, о чём хотела спросить воительницу. Стёрла (хоть и жалко было) оскорбительную надпись и потом накорябала палочкой по песку:

«Кто такой Весьмир?» — больше на доску не влезло.

Писала Василиса как была обучена: на родном языке, так что Отраде пришлось тоже глаза соком узри-травы намазать.

А когда та проморгалась да прочитала написанное — ей же ей, чуть с кресла не упала. Уж пошатнулась так точно.

«Дивий чародей».

«Могучий?»

«Кощею под стать».

«Ты его знаешь?»

«ДА. — Отрада стёрла большие буквы и дописала поверх: — Только он пропал давно».

И Василиса, торжествуя в душе, размашисто начертила на песке:

«ОН ЗДЕСЬ!»

В полной мере насладиться ошарашенным видом Отрады (на лице воительницы соседствовали неверие и надежда) она не успела.

Невидимый гулкий колокол бахнул так, что уши заложило, в небе над шпилем Невестиной башни расцвёл искристый фейерверк, с внешней и внутренней стены взмыли в воздух десятки огненных шаров, и голос Кощея, многократно усиленный заклятием, прогремел на весь замок:

— Слушайте все: навий наследник родился!!!

Глава десятая. Навий враг, дивий друг

К Алатане Василису не пустили, как она ни просилась. На её вопли у решётки явилась Маржана собственной персоной. Глянула свысока и молвила:

— Не твоего это ума дело. Кощей велел никого к матери своего сына не пускать. Недоброжелателей у него много, знаешь ли. Так что знахарка ты там или нет, а у нас тут получше тебя знахари найдутся. Из числа тех, кому князь доверяет.

И это, конечно, было справедливо, но всё равно обидно.

А Маржана, глядя на её погрустневшее лицо, хмыкнула:

— Прибереги свои травки, ведьма. Скоро они тебе для другого понадобятся, — и, облизнув губы раздвоенным языком, прошептала что-то на навьем.

Змеиная решётка отомкнулась. Из теней появились ещё две зубастые мары — вот просто возникли из ниоткуда, — зашипели на Василису, отодвинув её с дороги, а потом подхватили под белы рученьки Марьяну с Отрадой и куда-то увели. Марьяна пыталась упираться, а воительница — нет. Сказала только:

— Руки убрали! — и пошла сама с высоко поднятой головой.

— Постойте! — крикнула Василиса им вслед. — Куда вы их ведёте?

Она хотела было шагнуть вперёд, но решётка захлопнулась прямо перед её носом, и чугунные змеи пришли в движение, угрожающе подняв головы. Мол, дальше ни-ни.

Маржана обернулась через плечо и нехотя пояснила:

— Не ори. Вернутся они. Их немножечко проучат — и отпустят. Так Кощей повелел. А ты пока готовь свои снадобья, готовь…

Мара не обманула — обеих пленниц вернули через пару часов. Продрогших и босых, в одних рубахах и с окровавленными спинами. По тридцать плетей Кощей каждой выписал на снегу да на морозе.

Пока Анисья растирала им замёрзшие ступни и ладони, Василиса срезала испорченные рубахи, наделала бинтов и окунула их в заранее приготовленный заживляющий настой — вот и пригодились травки из всесезонного сада.

Марьяна охала и вздыхала, а Отрада Гордеевна не проронила ни звука, только зубами поскрипывала от боли.

Злыдница Маруська заламывала руки и беззвучно плакала — слёз у неё не было, мёртвая ведь. Но горе её было человеческим, неподдельным. Василиса, посмотрев на это, сперва вручила Маруське бинты, чтобы та тоже поучаствовала. Но у злыдницы тряслись руки, и полосы получались кривенькие, мохристые.