Кощей бессмертный

Покуда Князь Димитрий Иоаннович с братом своим Князем Владимиром и со всеми Русскими Князьями и Воеводами уставляли твердую стражу и посылали на сторожу юношей Родиона Ржевского, Якова Усатова[158] и Василия Тупика, с тем чтобы они ехали близ Орды до быстрой Сосны и добыли языка Агарянского, покуда Мамай ждал осени, чтоб прийти на Русские хлебы, разосланные Великим Князем грамоты по всем городам, "да будут готовы на брань, и да собираются на Коломну биться с безбожными Агарянами", дошли и до Киева.

Сия весть дошла посредством церковного служителя, ходившего в Киев за миром, и до отца мниха Симона; он хотел воспользоваться ею. Зная воинственный дух барича; Ивы, он хотел внушить ему мысль: идти изведать свои силы молодецкия с Мамаем, напиться из Дона или положить свою голову в битве, ибо Симон знал, что самая худая часть человека, похожего на Иву, есть голова.

Он знал, что Ива никаких речей не внимал, кроме Сказок, до которых был неутомимый охотник, и потому пестун Тир, хмельный мед и сладкий погач были употреблены в дело. И вот, в одно красное утро, барич Ива садится за браным столом у иерея Симона из Афонских гор, ломает ковригу на части и, выкраивая из нее острыми своими зубами полукружия величиной в полумесяц, внимательно смотрит на огромную книгу, коею вооружается отец Симон.

— Ага? — говорит он, показывая на книгу.

— От, се она, государь барич, — отвечает ему Тир, — Сказка письменная.

— Письменная? говори богатырскую! — вскричал Ива, уложив в рот последний кусок погача и вставая с места.

— Богатырская, богатырская! — подхватил отец Симон. — Про Самсона.

— Ведаю! — вскричал Ива нетерпеливо.

— Выбирай сам, господин барич: в книге сей, глаголемой Хронографов о временах и людех, много есть сказаний про богатырей и витязей, про Царей, Князей и великих мужей, про Царя Македонского, про Кощея бессмертного, про Нелюбу-Царевну и Жар-птицу…

— Про Царевну ведаю, про Жар-птицу ведаю, про Кощея бессмертного не ведаю, говори!

Раскрывает честный иерей огромную книгу, глаголемую Хронограф, кашляет и произносит громогласно:

КОЩЕЙ…

— Ну! — говорит Ива Олелькович.

Иерей Симон читает:

— "Чему братие смута и хмара, чему обурилисе Князи, владыки и друзи и вси осудари?Аль в недро запала недобрая дума? своя то печаль аль чужая кручина?Покинем печаловать, братие; жизнь есть поток, источающий сладость и горькость! древо, дающее смоквы и грозди волчицы.Велик есть корабль; жестоки суть ветры; а малый кормилец справляет на путь благодейный.Ведаю я: прыснет море, расходится буря и долго не тихнет.Восплачет мал детеек и долго не молкнет.

Поборем терпеньем своим искушение злое.Под Буговым небом красно и любовно!Свет светов дал малым малютам калач да ковригу, да пряные хлебцы.А юношам красным и девам дал сердца потеху — смиленье да песни.А старым, худым и небогим дал хмелю, да розмысл, да добрую память, да красное слово на радость.Внемлите же, братие! Раструшу речами с души вам студеное горе!

Почну вам былину, поведаю повесть смысленую, хвальную, древнюю правду".

— Сумбур Татарский! — сказал сердито Ива.

— Напереди растут богатыри! — отвечал ему тихо Тир. Ива умолк.

Отец Симон продолжал:

— "В лето 5953-е от создания мира, жило на земли племя Руса, Яфетова внука, по Теплому морю, и были соседи его: от Востока поганые Агаряне, Ахазыры; с полночи и с вечера различные Немцы, именуемые Готфы; от Запада Войники Ромыне; от Юга хитрые мудрецы Греки, в земли Еллинской.

И были ветви племени Руса: Геты, Анты, Бессарины, Росланы, Сербы, Хорваты, Невры, а от сих: Чехи, Северяне, Кривичи, Поляне, Бужане, Тиверцы и иные многие…"

— То все богатыри? — спросил Ива.

— Богатыри, — отвечал честный иерей Симон и продолжал: — "И были между Росланами четыре юноши красного владычного рода: Словен, Волх, Кощей и Хорев. Жили они у Князя Осмомысла жильцами. Горьки стали им чужие хлебы и жизнь без воли, без битвы. Задумали они повоевать славы, погулять, походить по земным краинам и поискать себе чести и власти и места по сердцу.