Кошелек предателя

Когда он кончил говорить, в комнате воцарилось полнейшее, почти наэлектризованное молчание, и отголоски его последних слов как будто повисли в воздухе. Для Кэмпиона эти минуты стали самыми страшными. Ли Обри был блестящим, одаренным человеком и в своей узкопрофессиональной сфере, бесспорно, чрезвычайно полезным, но теперь, когда он стоял здесь и чуть заметно усмехался, все поняли, что вера в собственное превосходство настолько оторвала его от действительности, словно он жил в цветной стеклянной колбе.

Он совершенно не сознавал масштабов своего преступления. В душе он продолжал верить, что только он один способен управлять империей и был готов разрушить ее экономику, чтобы затем встать во главе страны.

Люди, доверявшие ему и преклонявшиеся перед ним, по-прежнему, не отрываясь, смотрели на него, и в выражении их глаз улавливалась одна и та же мысль: «Это не просто материал, из которого формируются диктаторы. Подобное безумие до поры до времени нелегко обнаружить».

Кэмпион отодвинулся от стены и зашагал к выходу. Он не мог больше выносить давящее напряжение, нервы у него были уже на пределе, а последний эпизод стал каплей, переполнившей чашу. Он чувствовал себя больным и опустошенным. В доме хозяйничала полиция. В гостиной, рядом с холлом, плакала женщина, ее всхлипывания перекрывал спокойно рокочущий голос допрашивающего офицера. Кэмпион догадался, что это миссис Эриксон.

Он миновал одетых в штатское полицейских, влиятельных знакомых, служащих военной разведки, экспертов из Министерства внутренних дел и открыл парадную дверь. И эта ночь выдалась такой же ясной и светлой — все виднелось почти как днем. Дежуривший у двери констебль с уважением отсалютовал ему, и до Кэмпиона дошло, что он уже успел стать сенсацией в полиции и западных графств. Он шагнул на траву, глубоко вдыхая чистый ночной воздух и наслаждаясь овевающим его влажным ветерком.

Тут к нему присоединилась Аманда. Она возникла у него на пути, когда он проходил в тени дома. Какое-то время они шли, не говоря ни слова. Кэмпион постоянно думал о ней эти последние часы. С тех пор как он четко ответил про себя на немой вопрос Хатча в кладовых Мастеров, его мучило ее отношение ко всему происшедшему. Сложившееся положение казалось ему непоправимым и столь жалко-нелепым, что, не будь это Аманда, он бежал бы отсюда куда глаза глядят, погрузился в неотложные дела, сосредоточился на чем-нибудь ином и закрыл бы глаза, уши и сердце. С любой другой обычной женщиной после любовного разрыва он поступил бы так, но не с Амандой. С ней это было невозможно. Судя по всему, ей не хотелось говорить, и это ее не беспокоило. Аманда держалась свободно и непринужденно. По обыкновению, она взяла его под руку, довольная, что они идут рядом и думают о своем.

Так продолжалось несколько минут, и он внутренне собрался, подумал, что скажет, и знал, что в его словах не будет ничего личного.

— Мне сейчас пришло в голову, — начал он, — признайся, ты бы все равно никогда не вышла за него замуж, даже если бы не выяснилось, что он так ненормален.

— Нет, — откровенно ответила она, — этого бы не случилось.

Он посмотрел на нее сверху вниз и заметил, что она улыбнулась. Это было совершенно неожиданно, и он решил, что на нее просто упала тень.

— Ты смеешься? — спросил он.

— Только над собой, — сказала Аманда с присущей ей обескураживающей прямотой. — Продолжай.

Он оглянулся назад на огромные силуэты деревьев, черно-серебряные в лунном свете. В сознании у него мелькнула мысль, и ему сразу захотелось поделиться ею с Амандой, не для того, чтобы утешить, — любая женщина на ее месте, наверное, рассвирепела бы от ярости, но Аманда, в отличие от многих, хорошо воспитана. Она должна понять, и когда-нибудь это сможет ей помочь.

— Несмотря на весь свой блеск и тщеславие, из-за которого у него сместилось видение мира, Обри, конечно, явление. Ты когда-нибудь обращала внимание на эту женщину, миссис Эриксон?

Ему показалось, что Аманда перевела дух. Затем она негромко хихикнула — нельзя было подобрать другого слова для звука, в котором слились насмешка и облегчение.

— Разумеется, я ее знала, — проговорила она, — у меня гора с плеч свалилась, когда ты сам увидел. Я имею в виду, если ты хочешь мне объяснить, что у Ли есть привычка своеобразно обращаться с людьми, — сначала он убеждает, что безнадежно влюблен в них, и они на это откликаются, а потом он мягко проводит лестный для себя опыт и незаметно отклоняет их нежные чувства, то мне это известно. Вряд ли он делает это сознательно, но так получается, и какая-то часть его души довольна, словно он вдруг получил подарок, а другая в это время ищет повода, как бы от него отказаться. Я была такой простофилей. Меня это поразило до глубины души.

Как похоже на нее. Не «я была кровно оскорблена», не «я была разъярена», не «меня это страшно унизило». А всего-навсего «меня это поразило до глубины души».

— Когда это все произошло? — поинтересовался он.