Кошки-дочери. Кошкам и дочерям, которые не всегда приходят, когда их зовут

Когда обед закончился, монах извинился и удалился к себе в комнату. Складывая посуду в раковину, Лидия смерила нас с Катариной взглядом, от которого покрылись бы инеем тропики.

На следующий день, когда мы прощались с монахом, я не чувствовала ничего… Кроме огромного облегчения!

27

Тоска

Счастье – новая розовая ленточка

Вскоре после визита монаха Лидия отвезла меня в клинику, где мне должны были сделать новый сосок. Грег заверил, что это будет простая «косметическая» операция на сорок пять минут – ничего общего с тем, что он проделал семь месяцев назад. Он сказал, что с новым соском я смогу носить тонкие летние майки. Да, мы с ним действительно жили на разных планетах…

Я могу понять, почему некоторые женщины после реконструкции груди не хотят идти на еще одну операцию. Меня миниатюрная вертолетная площадка на месте соска заставила задуматься лишь два раза: когда посторонняя женщина случайно зашла ко мне в кабинку для переодевания и когда я выходила из душа и Филипп отвел глаза.

Но раз уж я озаботилась новой грудью, почему бы не довести дело до конца? Да и Грегу не терпелось добавить «вишенку» на пирожное, которое он создал своими руками.

Хотите, чтобы разговор сошел на нет, – упомяните, что собираетесь делать новый сосок! Если бы вам нужна была новая мочка или палец на ноге, собеседник, скорее всего, проявил бы вежливый интерес. Но произнесите слово на букву «с» – и он уже не знает, что сказать. Потому что соски – это сексуально.

Тем, кто мог побороть смущение, я рассказывала, что Грег срежет пару сантиметров с левой ареолы и пересадит их на правую грудь, при этом создавая узелок из кожи в центре будущего соска, чтобы тот обрел нужную форму. Одновременно с этим он займется небольшой кожной складкой, напоминающей собачье ухо, которая образовалась в месте шрама у меня на животе.

То обычное для Грега рабочее утро я воспринимала совсем иначе, поскольку мы находились на разных концах скальпеля. Сведущие люди говорят, что «маленьких операций» не бывает. Дрогнет инструмент, трубка войдет не в то место, и…

Я прошла через уже знакомые процедуры – оставила в специальном шкафчике одежду и драгоценности, а также свое достоинство и все, что связывало меня с внешним миром. Да, в больницах дело обстоит именно так. Ты подчиняешься. Если напоминать себе о том, что хирурги и медсестры получили специальное образование, становится чуть легче. Они знают, что твоя жизнь подобна испуганному воробышку у них в руках.

Если бы хирургическая бригада была рок-группой, хирург стал бы ведущим гитаристом, а медсестры взяли бы на себя бэк-вокал. Парень с тележкой сел бы за ударные. Анестезиолог? Ему подошла бы бас-гитара. Как и большинство бас-гитаристов, они отличаются скромным эго – по сравнению с хирургами, во всяком случае. Анестезиолог понимает, что его работа важна, но чувствует себя недооцененным. Пока вы еще в сознании, имеет смысл наладить с ним отношения, ведь у него больше всего возможностей незаметно вас прикончить.

Лежа на спине в голубой шапочке для душа, я пыталась включить обаяние, но анестезиолог никак не реагировал на мои потуги.

– Быстро вы! – заметила я, когда он, задав всего три вопроса, кивнул медсестрам, чтобы меня везли в операционную.

– В прошлый раз вы пролежали семь часов под наркозом, – довольно холодно ответил он. – Сорок минут для вас не проблема.

Укол иглы. Холодная жидкость проникает в вену. Спокойной ночи.

Пробуждение было постепенным. Болит живот. И голова. Тошнит. В горле пересохло. Но хуже всего – табличка на двери со словами «Ренгеновские снимки оставляйте здесь». Медсестра спросила, хорошо ли я себя чувствую. Как я могу себя хорошо чувствовать, если тут ошибка в слове «рентген»? Я бы никогда не доверила им свою жизнь, если бы знала, что у них так плохо с орфографией.

Дома я, гримасничая от боли, меняла пропитанные кровью повязки. Пытаясь вернуть себе облик «нормальной» женщины, я опять нашла проблемы на свою голову.

Иногда я задумывалась, а как бы поступила мама в подобной ситуации. Для женщины своего поколения она придавала внешности огромное значение. Врожденное чувство стиля помогало ей кружить мужчинам головы даже в семьдесят лет. Она искренне пыталась передать его и мне. Когда мы покупали мой первый лифчик, я удивилась тому, как новый предмет одежды врезается в тело. Вскоре после этого я стала обладательницей пояса с подвязками и чулок, гигиенического пояса с огромными безопасными булавками, запаса прокладок размером с доску для сёрфинга – и корсета. (Он совсем легкий, дорогая!) Для того чтобы быть «настоящей» женщиной, требовалось слишком много усилий…

Так что, окажись мама на моем месте, она бы не задумываясь легла под нож, чтобы восстановить грудь и сосок. К тому же следовало не забывать о Филиппе. И моем собственном, пусть и довольно умеренном, тщеславии.