Космическая битва империй. От Пенемюнде до Плесецка

…К чести Валентины, следует сказать, что когда она вернулась из полёта, то бросилась к нам с распростёртыми объятиями — выходит, зла не держала.

Самым тяжёлым для меня был день, когда проводилась проверка скафандров. Космонавта одевали в его боевой скафандр (мне очень нравилось, что его так и называли „боевой“), усаживали в кресло, подключали к коммуникациям, и специалисты проводили свои замеры и проверки. При такой проверке, кстати, обнаружилось, что скафандр Терешковой не герметичен, так что в полёт она пошла в Иринином, а Ирина в день запуска надела мой. Ну а я в тот день по программе не должна была „одеваться“, так что могла обойтись без скафандра, цветастым летним платьем. И оно, моё платье, оказалось запечатлённым в тогдашней кинохронике. Одно платье, без головы — так нас тогда снимали: ведь все мы были суперсекретными особами.

Но всё это было после. А вот в тот день я сидела в скафандре с поднятым стеклом гермошлема и бурей в душе. Слёзы кипели у самых глаз, горло перехватил спазм. Не знаю, из каких распоследних сил я держалась: отвечала на вопросы, участвовала по мере надобности в протекающей процедуре. Подошёл СП, хотел, видимо, что-то спросить или, может, ободрить: у тебя, дескать, всё ещё впереди. Не горюй! Но, заглянув мне в глаза, понял, что одно его слово может нарушить хрупкое равновесие, в котором я кое-как удерживалась, постоял около меня молча, потрепал по плечу и ушёл. И мне как-то удалось взять себя в руки. Если бы он сказал хоть слово, слёзы, наверное, хлынули бы не ручьём, а целым водопадом!

За всю свою не короткую теперь уже жизнь я не помню такого острого и мучительного состояния, такого глубокого отчаяния, хотя в жизни много чего ещё случалось. А что у нас всё впереди — на самом деле СП так не думал: на другой день у меня состоялся разговор с ним о нашем будущем. В дневнике осталась запись: „Разговор с СП поверг меня в глубокое уныние: "Я не вижу в этом перспективы". Всё правильно, и я не вижу в этом перспективы. Но для нас это смерти подобно!..“

По заведённому распорядку на космодроме проводилось ещё одно заседание Государственной комиссии. Оно носило скорее торжественный, чем деловой характер. Ведь всё уже было решено, и принятое решение никогда не менялось. (Такое случилось, по-моему, единственный раз, когда экипаж Леонова, Колодина и Кубасова был заменён дублирующим. Полетели Добровольский, Волков и Пацаев. И не вернулись…) Несмотря на то что всё было известно заранее, все очень волновались — торжественность обстановки действовала. Огромный кабинет, масса народу… Седины академиков, маршальские звёзды, юпитеры, жужжание кинокамер, щёлканье фотоаппаратов — было отчего закружиться голове. Как я сейчас понимаю, то был ритуал, торжественная месса. Мы сидели за длиннющим столом, каждой клеточкой ощущая торжественность момента.

Выступления были краткими. Первое сообщение сделал Королёв. Он доложил Государственной комиссии, что техника готова, и просил разрешения вывезти её на стартовую позицию. Потом Каманин представил комиссии космонавтов и просил утвердить командиров кораблей и их дублёров.

Помню, были буря аплодисментов и море света. Фотоаппараты щёлкали неистово. Это и другие подобные заседания мелькали потом в кадрах кинохроники. Была ещё одна традиционная встреча, столь же торжественная, — представление космонавтов стартовой команде. Вот это было по-настоящему важно и волнующе: те, кто делал технику (а сколько трудов и души в неё вложено!), смотрели на людей, в руки которых её передавали. А те, кто должен был лететь, смотрели на тех, кому они вверяли свою жизнь. На эту встречу приходили все, кто не был занят на работе. Мы стояли лицом к стартовой команде, начальники — гражданские и военные — сзади. Выступления были краткими и ритуальными: разработчики говорили, что техника готова к полёту и надёжна, космонавты благодарили за оказанное доверие и честь, заверяли, что всё сделают как надо.

Волнение выходило за всякие пределы: Жанна, стоявшая сзади, сказала потом, что у Валентины в самом буквальном смысле слова дрожали колени. Были ещё другие встречи с людьми, от которых остались следы в виде любительских фотографий. Одна из них, попавшая мне в руки десятилетия спустя, очень любопытна: мы стоим перед ракетой в разноцветных платьях, чуть сзади и сбоку — СП. В руках у нас цветы и какие-то бумажки, может быть, с текстами выступлений. Валя смотрит вперёд решительно и строго, а мы с Ириной уткнули носы в букеты, и выражение лиц — кислое-прекислое.