Космонавты

Кто-то из космонавтов заметил трогательную деталь, когда инструктор сам готовился к прыжку, он был совершенно спокоен. Но когда готовил к прыжкам других — волновался.

Группа быстро осваивала программу. Случилось, что немного захворал один из космонавтов — Григорий. Врачи решили временно отстранить его от прыжков. Куда там! Упрашивал и инструктора и врачей не «резать» его.

— Я же здоров, — уверял он. — Я не могу отстать от товарищей… Дайте допрыгать.

Все же Григорию пришлось лечь в лазарет, «Выручила» его погода — полил дождь. Группа осталась в общежитии.

Григорий с небывалым послушанием лечился. Редко встречался столь примерный и старательный пациент. И надо было видеть, с какой радостью он собирался на прыжки, когда лечение было закончено и его выписали из лазарета.

— Ну, — улыбаясь, однажды спросил инструктор. — Интересно прыгать?

— Очень интересно, — хором отвечали ученики.

— Все. Программа выполнена. Прыжки закончены, — объявил инструктор.

— Как? Совсем? — не поняли ребята.

— Пока да. Летим домой.

Летчики все тут же стали Доказывать, что каждому из них необходимо для закрепления опыта сделать хотя бы еще по одному прыжку.

В тот день в боевом листке «Жизнь на старте» появился дружеский шарж под названием: «Невиданное в авиации». Алексей нарисовал инструктора в величественной позе. На коленях перед ним стоят космонавты и упрашивают разрешить им сделать хотя бы по одному парашютному прыжку. Лаконичная подпись гласила: «И пали ниц у ног десантного владыки». Всем очень понравилась эта шутка. Весело было в гостинице. Теперь, когда работа успешно была — закончена, больше всех смеялся инструктор. Он не без удовольствия припомнил:

— Я же вам говорил?.. Попросите еще…

Группа отправилась на дальнюю прогулку. Побывали в городе Саратове. Долго стояли у памятника Чернышевскому. Космонавты хотя и молчали, но чувствовалось, что каждый из них думал об одном и том же — о мятежной жизни великого демократа и его единомышленников, о тех, кто завидовал внукам и правнукам своим, которым доведется видеть Россию в наши дни.

У Владимира спокойный характер, и голос его редко выделяется в шумливом разговоре или горячем споре, который в свободные минуты часто возникает в группе. Но вот всплывает какой-либо сложный теоретический вопрос, и товарищи обращаются к Володе: он недавно закончил военно-воздушную академию и хорошо разбирается в вопросах теории.

Когда летчики-космонавты стали штурмовать высшую математику, Владимир стал «центром притяжения». Трудная это наука. Нелегко она давалась ребятам. Многие перезабыли алгебраические формулы, которые изучали в средней школе и в военном училище. Требовалось оперировать интегралами, и летчикам нередко приходилось смущенно пожимать плечами. Владимир же чувствовал себя в этих «больших материях», как рыба в воде.

Преподаватель по ракетной технике, кандидат технических наук Цезарь Васильевич оказался общительным, очень приятным человеком. Он часто улыбался и шутил. При необходимости он терпеливо повторял трудные формулы, возвращался к азам геометрии или алгебры. И все же слушатели после занятий подходили к Владимиру:

— Володя, что-то не совсем понятно. Помоги.

Доброжелательный, он неизменно отвечал:

— Сейчас разберемся.

Объяснял доходчиво, легко, как определили ребята, — «не хуже самого Цезаря», то есть преподавателя. Он часами помогал товарищам. Хорошая это черта у Владимира: с охотой он делился своими знаниями.

А между тем над самим Владимиром сгущались тучи. Еще в госпитале, при отборе космонавтов у него было обнаружено легкое заболевание. В крепком, выносливом организме нашелся изъян. Было решено так: в число слушателей его зачислить, но сразу же сделать операцию. После лечения он наравне с другими будет готовиться к космическим полетам.

Помню, как Владимир прощался с товарищами, отправляясь на операцию. Внешне, как всегда, был спокоен, уравновешен, но в глазах проглядывала тоска. Операция несложная, и Владимир шел на нее без всякого волнения. Беспокоило его другое: что будет после операции? Он будто чувствовал, какие потом могут возникнуть осложнения. Настроение падало еще и оттого, что товарищи отправлялись в командировку — на парашютные прыжки, а он — в госпиталь. Человек отделялся от своих. Нелегко перенести такое испытание.

Спустя две недели Владимир возвратился из госпиталя. Заключение гласило, что он только через шесть месяцев, если все пойдет хорошо, может быть допущен к парашютным прыжкам, к выполнению серьезных физических упражнений. Шесть месяцев — большой срок. За это время товарищи далеко уйдут вперед, он же сильно отстанет и вряд ли потом сможет догнать.