Костер и Саламандра. Книга первая

— Мы хорошо отработали сегодня, дорогая Карла. Хорошо. Я даже не буду пока звать Броука — о том, что сегодня было плохо, мы узнаем завтра.

— Ого, — удивилась я. — А почему ты думаешь, что где-то было плохо?

Виллемина чуть-чуть усмехнулась:

— Иначе просто быть не может.

Тяпка положила ей голову на колени, и Вильма гладила её между ушей. А мне стало слегка не по себе:

— Но ведь прошло настолько здорово… Знаешь, я даже не ожидала, что выйдет так здорово.

— Благодать, наверное, — печально улыбнулась Виллемина. — Или везение. В любом случае — возблагодарим Господа, как сможем, милая Карла: завтра у нас будет непростой день.

Именно так и получилось.

На следующий день мы проснулись рано. Оказывается, Вильма тоже любила это милое время: раннее утро после Новогодья, когда все гуляли всю ночь, город спит, стоит просвеченная сонная тишина, а в мире такая нежная благодать, будто Господь после вчерашних молитв на него хорошенько посмотрел — и отряхнул от зла, как от пыли.

И мы сидели на широком подоконнике в одних рубашках и нижних юбках, улыбались непонятно чему, пили подслащённое молоко и смотрели на сонную площадь Дворца. Её чуть-чуть припорошил снег — и на том снегу ещё следов не было.

— Начало дня — просто хорошее, — сказала я.

— Поглядим, — улыбнулась Виллемина и позвала камеристку.

Леди Друзелла пришла тут же, совершенно свежая, с тщательнейшей причёской, с ясной улыбочкой, будто и не легла уже основательно после нас. Принялась помогать Вильме надевать её особый корсет.

— Просто жаль, что это подделка под ребёнка, — хихикнула Виллемина, подтягивая шнурки. — Если бы он был настоящий, я знала бы, за что страдаю.

— Мы облегчили его, насколько возможно, — сказала Друзелла. — Но уж совсем невесомым делать нельзя, государыня: станет заметно, насколько вы резво порхаете. Дамы в положении — и неторопливые, и чуточку неуклюжие.

— Я неторопливая и неуклюжая даже не чуточку, — сказала Вильма. — Не слишком приятно. Если бы было возможно, я бы родила дитя раньше срока.

— А почему невозможно? — спросила я. — Так ведь бывает, некоторые младенцы даже остаются живы.

Виллемина качнула головой:

— Нет! Принц должен родиться точно в срок, идеально здоровым. Это же наследник, дорогая! Если уж мы взялись это играть — оно должно быть сыграно как следует.

Когда Друзелла заканчивала укладывать Вильме волосы, одна из наших новых фрейлин заглянула сообщить, что государыню ожидают в гостиной.

— Мессир Броук.

— Который не дал государыне даже позавтракать, — укоризненно сказала Друзелла. — Государыня и так питается только благочестием, молоком и крошками печенья — в её-то положении!

— Пригласите мессира Броука на завтрак, — улыбнулась Виллемина. — Мы побеседуем в столовой.

— Дивно! — обрадовалась я. — Я одним благочестием не могу.

— Ты хочешь ветчины, — предположила Вильма.

— У меня есть забавная гипотеза, почему я иногда нестерпимо хочу ветчины, — сказала я. — Или другого мяса. Это из-за Тяпки.

И Тяпка немедленно сделала самый умильный вид, будто она вообще ни при чём.

— Не перекладывай на Тяпку! — рассмеялась Виллемина.

— Даже не думаю, — хмыкнула я. — Просто когда я вязала Узел, то — через моё собственное тело. И Тяпка, мне кажется, через меня чувствует вкус еды — иначе с чего бы ей виться под столом, как все живые собаки делают?

— Быть может, просто по привычке? — предположила Друзелла.

— Когда я ем ветчину или жареного цыплёнка — у неё привычка, а когда мы с Вильмой едим фрукты или пьём кавойе — привычка сама собой проходит?

Вильма приподняла Тяпкину морду:

— Ты чуешь через Карлу ветчину, хорошая собака?

И Тяпка немедленно облизалась, застучала по полу хвостом, захахала и отвернулась — а мы поняли, что она поняла: мы о ней говорим. Но подтвердила ли мою гипотезу — это вопрос.

— В любом случае, — сказала Друзелла, — кроме кавойе и мусса с фруктами будет ветчина.

Тяпка выслушала вместе с нами — и решительно направилась в столовую. Так что, по-моему, отчасти гипотеза подтвердилась.

А в столовой нас ожидал не только суровый и уставший Броук. Ещё и Норис, которого я уже давным-давно не видела. Норис больше не носил ливрею — на нём была форма городского жандарма.

— Доброе утро, мессир Броук, — весело сказала Виллемина. — Мессир Норис, рада. Неожиданно. Угощайтесь, пожалуйста. Кавойе? Вы теперь защищаете столицу?

— Охраной Дворца нынче занимаются другие, — сказал Норис, улыбнувшись.

— Мы используем все таланты наилучшим образом, — сказал Броук. — Я не посмел вчера беспокоить вас докладом, прекрасная государыня. Вы позволите сделать это сейчас?

— Даже буду настаивать, — кивнула Вильма. — Карла, возьми, пожалуйста, кусочек ветчины: Тяпа определённо заждалась, облизывается и жалеет, что не может что-нибудь проглотить… Зато Тяпа, видите ли, мессиры, может ощущать вкус пищи, которую ест Карла. Взгляните, забавно!

Моя королева умела мгновенно превратить любой доклад в непринуждённую беседу. Во всяком случае, Броук заметно перестал нервничать — и начал рассказывать много спокойнее: