Костер в ночи

Во мгле дубовой кроныуселись две вороны,а воздух весь блистает;томит ворон дремота,летать им неохота,снежком их засыпает.Ни ручеек привычный,ни городок фабричныйим не сулят урону;сидят вороны рядом,глядят безумным взглядом —ворона на ворону.Коль в ноты превратить их —четыре струнных нитизвучали б над простором,а так — во славу воронам

в оцепенении сонном —in saecula saeculorum[2].Небо в искристых звездах,голубеющий воздух,ночь, вихрь — воронам укрытье.Спи, ручей нежурчащий,доброй ночи вам, чащи,вороны, спите!

1952

Ведь не удастся выразить все это…

Ведь не удастся выразить все это…Шум за стеною записать хотя бы!Дождь? или поезд? ишь шаги по тротуару?Льет слабый свет извозчичий фонарик,к стене прибитый странно…И голубь глиняный, щегленок деревянный,

и рыцарь наш XVII-вековый на лошади   XV века…

1953

С чешского

Витезслав Незвал (1900–1958)

Спящая девушка

Над ручейком, в тени скирды,Уснула жница в полдень знойный,И василек в руке спокойнойЧуть-чуть касается воды.Бегущих туч живые тениИ плеск волны уходят в сон,А солнце жжет прибрежный склонИ обнаженные колени.Уснула на комлях колючихЗемли, распаханной под пар…

Ах, если бы свой жгучий жарОтдать ей в поцелуях жгучих!Но спит она, а я уж стар,Да и усы мои жестки,Как в свежих копнах колоски.

Елисейские поля

И снова — Елисейские поля.И, как в мои студенческие годы,здесь распевают птицы, веселясердца людские щедростью свободы.И мне бы так — лишь радость пробуждатьи просветленным быть, как день весенний,Я слышу птичьи дудочки опять,и хорошо мне, как на свежем сене.Над Сеной — пароходные гудки…Слежу, как воробьи-озорники

беспечных мошек ловят близ дорожки.И чтобы чудо завершить вполне,лукавый месяц заблестел в волнеи над бульваром выставляет рожки.

Взгрустнулось

Грушу ль, увидав этот город дивныйбез вас, дорогие друзья?Высплюсь — и путь позабуду длинный,и вновь буду весел я.Грущу ли, тебя, отец, вспоминаяи мать? Или я, чудак,грущу, а по ком — хоть убей не знаю.Взгрустнулось мне просто так.

С болгарского

Элисавета Багряна (1893–1991)

Смерть