Костры амбиций

Шерман понимал, что все это вздор, но поневоле оттаивал, распалялся, пьянея, возносился на седьмое небо. Он сунул за пояс пистолет осуждения и приказал своему высокомерию смирно лечь у очага. В самом деле, какая обаятельная женщина! Никогда бы не поверил после всего, что проходилось слышать про этих Бэвердейджей. Конечно, тоже «ходячая рентгенограмма», что верно, то верно, но, в конце концов, можно ей это простить. Ведь она такая сердечная, и говорить с ней — одно удовольствие.

Как и большинство мужчин, Шерман ничего не смыслит в уловках, которыми пользуются, привечая гостя, светские хозяйки. На первые сорок пять секунд, иногда даже дольше, каждый вновь прибывший становится самым близким, дорогим, остроумным старым другом, с которым связывают самые уморительные воспоминания. Если гость — мужчина, ему непременно с сердечностью слегка пожимают запястье (другие части тела не так доступны). На каждом госте, независимо от пола, задерживают проникновенный взгляд, выражающий восхищение — вашим умом и талантом, вашей красотой, общими былыми переживаниями.

Возвратился лакей с напитками для Джуди и Шермана. Шерман сделал глоток джина с тоником, джин пошел круто вниз, попал в самую точку и поднялся кверху сладким можжевеловым привкусом, и стало можно расслабиться, допустить до себя счастливое жужжание улья.

— Кхак-кхак-кхак-кхак! — закатывалась Инее Бэвердейдж.

— Хо-хо-хо-хо! — гоготал Бобби Шэфлетт.

— Ха-ха-ха-ха! — смеялась Джуди.

— Хе-хе-хе-хе! — присоединился Шерман.

Улей гудел и жужжал.

Затем Инее Бэвердейдж подвела их к букету, сердцевину которого занимает Золотой Пастушок. Кивки, приветствия, рукопожатия под благосклонным взглядом Инее, новообретенного лучшего друга. Но не успел Шерман опомниться, как Инее увела его жену в какой-то внутренний салон, и он остался один в обществе жирной аппалачской звезды театральных подмостков, двух мужчин и одной «рентгенограммы». Шерман по очереди оглядел их всех. Двое мужчин и дама смотрели в рот белобрысому тенору, а тот рассказывал какую-то историю, которая произошла с ним в самолете:

— …сижу и жду Барбару, она должна была лететь со мной в Нью-Йорк? — Его манера заканчивать утвердительные предложения с вопросительной интонацией напомнила Шерману Марию… Марию и жирного хасида! Этот белобрысый ком сала очень похож на давешнего борова из домовой конторы — если он правда приходил от домовладельцев, а не… Шерман похолодел и передернулся… Кольца вокруг него все сжимаются… — Сижу на своем месте, у меня место у окна? И вдруг по трапу входит ну просто немыслимый, невероятный чернокожий тип. — Он говорит с таким нажимом, так взмахивает толстыми лапками, что у Шермана возникло подозрение, не гомосексуалист ли этот многопудовый Пастушок. — В горностаевой шубе?., прямо до полу?., на голове шляпа, тоже из горностая?., все пальцы в кольцах, почище, чем у Барбары, и за ним свита из трех человек?

Великан продолжает что-то плести, двое мужчин и женщина слушают с застывшими улыбками, не отводя глаз от его жирного, круглого лица, и сам он, рассказывая, смотрит только на них, а Шермана не удостаивает ни единым взглядом. Пролетают секунды, Шерману становится беспощадно ясно, что он для них просто не существует. А какому-то жирному провинциальному козлу внимают точно завороженные. Он отпивает три больших глотка джина с тоником.

Рассказ Шэфлетта сводится к тому, что великолепный негр, усевшийся с ним рядом, оказался мировым чемпионом по боксу в «крейсерском» весе Сэмом Ассинором, по прозвищу Убийца Сэм. Шэфлетту слова «крейсерский» вес представляются очень смешными, — хо-хо-хо-хо! — и оба его слушателя-мужчины тоже закатываются таким визгливым смехом, что Шерман и их зачисляет в гомосеки. Убийца Сэм не знал, кто такой Шэфлетт, а Шэфлетт не знал, кто такой Убийца Сэм. Смех в том, что из всех пассажиров первого класса не знали этих двух знаменитостей только сами Шэфлетт и Ассинор! Хо-хо-хо-хо! Хи-хи-хи-хи!.. и вдруг — ага! — на память Шерману как нельзя более кстати приходит одна чрезвычайно ценная деталь: Оскар Сьюдер Оскар — Сьюдер! имя это отозвалось болью, но Шерман не отступает, — Оскар Сьюдер является членом синдиката, который финансирует Ассинора и распоряжается его собственностью. Как удачно он вспомнил! Разговорная находка! С такой можно теперь и в общий разговор ввязаться.

Как только стихает смех, Шерман говорит, обращаясь к Бобби Шэфлетту:

— А вы знаете, что всеми контрактами Ассинора и всем его имуществом, вполне возможно, что и горностаевой шубой тоже, владеет один синдикат бизнесменов в Огайо, главным образом из Кливленда и Коламбуса?

Золотой Пастушок посмотрел на него как на уличного попрошайку.

— Хмм, — вот все, что он произнес в ответ. В смысле, что я, мол, понял, но нисколько не интересуюсь. И снова к той троице:

— Ну, и я попросил, чтобы он подписал мне меню, они там раздают такие карты? И…

Этого с Шермана Мак-Коя довольно. Он снова рвет из-за пояса пистолет осуждения. И поворачивается на каблуке спиной к этой публике.

А они — ноль внимания. И пчелиный зуд не смолкает, отдается в ушах.