Костры амбиций

— Ничего, — сказал Шерман. — Я вообще не знаю, о чем речь. А тебе что шьют?

— Сто шестьдесят — пятнадцать, — сказал юнец. Потом добавил:

— Вооруженное ограбление.

Юнец скривил рот. Шерман так и не понял, что сия гримаса должна была значить: то ли «вооруженное ограбление — это пустяк», то ли «обвиняют черт-те в чем».

Юнец одарил Шермана улыбкой, по-прежнему глядя ему прямо в глаза.

— О'кей, мистер Убийца, — сказал он, выпрямляясь, и ушел обратно в другой конец камеры.

Мистер Убийца! Сразу понял, что со мной можно без церемоний! Что они могут сделать? Не могут же они… А ведь был такой случай, — кстати, где? — когда несколько заключенных в камере заслонили собой обзор сквозь решетку, пока другие… Но здесь-то пойдут ли остальные на такое ради тех троих — вот эти, например, латиноамериканцы?

Рот у Шермана высох и запекся. Мучительно хотелось помочиться. Сердце билось неровно, хотя и не так часто, как только что. В этот момент решетка отъехала в сторону. Полицейские. Один из них внес два картонных подноса вроде тех, которыми пользуются в кафетериях. Поставил их на пол камеры. На одном горка бутербродов, на другом ряды пластиковых стаканчиков.

Полицейский выпрямился и сказал:

— О'кей, время перекусить. Давайте, чтоб только поровну, чтоб не было мне тут никаких заморочек.

На еду никто особенно не кидался. И все же Шерман был доволен, что он не слишком далеко от подносов. Сунув свой задрызганный пиджак под мышку, он прошаркал по кафелю к подносам, взял бутерброд, упакованный в целлофановую обертку, и пластиковый стаканчик с прозрачной розовой жидкостью. Потом снова уселся на пиджак и отпил. В стаканчике оказалось нечто слегка сладковатое. Он поставил стаканчик рядом с собой на пол и снял обертку с бутерброда. Разлепив два куска хлеба, заглянул внутрь. Там был ломтик ветчины. Какого-то нездорового, желтушного цвета. В синеватом сиянии флюоресцентных ламп он походил на сыр, а на ощупь гладкий и липкий. Шерман поднес бутерброд к носу и понюхал. От ветчины исходил мертвый химический запашок. Шерман вынул ветчину, завернул ее обратно в пакетик и положил неаппетитный комок на пол. Решил съесть хлеб голью. Однако и хлеб издавал ветчинный запах, неприятный до невыносимости. Шерман аккуратно развернул целлофан, скатал хлеб и завернул все вместе — и хлеб, и ветчину. И вдруг увидел: кто-то перед ним стоит. Белые кроссовки на липучках. Поднял взгляд. Черный юнец смотрел на него сверху со странной полуулыбкой. Опустился на корточки, так что его голова оказалась лишь чуть выше головы Шермана.

— Эй, ты, — сказал негр. — Мне это, как его, пить охота. Дай мне твое питье.

Дай мне твое питье? Шерман кивнул на картонные подносы.

— Там уже кончилось, слышь? Дай мне твое.

Шерман поразмыслил, что бы такое сказать. Покачал головой. Опять негр:

— Слыхал, чего сказали? Чтоб всем поровну. Я думал, мы с тобой кореша!

И все это презрительным тоном насмешливого разочарования! Шерман понял, что пришло время подвести черту, прекратить это… это… Быстрее, чем можно было уследить глазом, юнец выбросил руку вперед и схватил стаканчик, стоявший на полу рядом с Шерманом. Встал, картинно закинул голову и, осушив его, протянул Шерману со словами:

— Я тебя по-хорошему спрашивал… Ясно тебе? Попал сюда, так шевели мозгой, друзей заводи.

Разжал пальцы, уронил стаканчик Шерману на колени и отошел. Шерман чувствовал, что на него смотрит вся камера. Я должен… Я должен… но все его существо было парализовано страхом и замешательством. В это время какой-то латиноамериканец напротив разнял свой бутерброд, потом бросил ветчину на пол. Кусочки ветчины валялись повсюду. Там и сям скомканные обертки и целые бутерброды, развернутые и брошенные на пол. Латиноамериканец принялся есть хлеб голью, не сводя при этом глаз с Шермана. Они все на него смотрят… в этом вольере человеческого зверья… желтая ветчина, хлеб, целлофановые обертки, пластиковые стаканчики… тараканы!

Вон… И вон там… Шерман бросил взгляд на пьяного латиноамериканца. Тот бесчувственной грудой валялся на полу. В складках левой его штанины у колена притаились три таракана. Внезапно Шерман заметил, что у оттопыренного кармана брюк пьяницы что-то задвигалось. Еще один таракан? — нет, для таракана что-то уж очень большое… серое… мышь! Из кармана пьяницы вылезла мышь… Мышь немного повисела, уцепившись за край ткани, потом соскользнула на кафельный пол и замерла. Вдруг метнулась вперед, к кусочку желтой ветчины. Опять остановилась, как бы оценивая свое приобретение.

— iMira! — Мышь заметил кто-то из латиноамериканцев.

Мелькнула чья-то нога. Мышь полетела по кафелю, как хоккейная шайба. Еще нога. Мышь полетела в другую сторону-Фырканье, гогот…