Костры Фламандии

– Исповедать пришел? Объясни ему, что майор Корецкий промахнулся. – Сирко смертельно устал. Он сидел, откинувшись на спинку плетеного кресла, совершенно обессилевший, безучастный ко всему, что происходило вокруг.

– О покушении он уже знает.

– И что теперь на самом майоре и его наемнике надлежит продемонстрировать свое мастерство палачу.

– Священник говорит, что только что примчался из Овьена. У него важное поручение.

– Когда он успел сказать тебе все это? – устало поднялся Сирко. Он лишь недавно вернулся в отведенный ему под резиденцию командующего брошенный хозяевами особняк, который Гуран и старший квартирмейстер подыскали почти в центре города. С утра Сирко успел объездить все валы, осмотрел крепостные стены, которые теперь придется защищать; вместе с казаками-пушкарями придирчиво оценил доставшиеся им добротные английские орудия, очень жалея при этом, что придется оставлять их французам.

Да, горожанам еще только надлежало прийти в себя после пережитого штурма. А Сирко уже нужно было думать, как достойно отстаивать Дюнкерк. Судя по донесениям казачьих разведчиков, рыскавших в окрестностях крепости вместе с несколькими местными французами, испанцы поспешно стягивают войска, постепенно приближаясь к городу берегом моря.

Но главное, что удалось узнать от одного из пленных, – береговые отряды ждут подхода кораблей с десантом, который вышел из Испании еще до штурма Дюнкерка и предназначался для высадки на побережье где-то западнее города. Теперь капитаны, конечно же, сменят курс, чтобы высадить десант у форта «Мардик», да к тому же поддержат наступающих огнем своих орудий.

– Выслушивать его было нетрудно, – объяснил Гуран. – Священник неплохо говорит по-польски и даже немного знает украинский. Родом он с Холмщины.

– Но в Овьен прискакал, надеюсь, не из Польши? – Сирко вновь опустился в стоящее у окна кресло и растер ладонями лицо. Штурм и все последующие хлопоты отпечатывались на нем свежими морщинами.

Пока Гуран спускался на первый этаж и потом вместе со священником поднимался к нему в кабинет, Сирко умудрился уснуть. Это было какое-то мгновенное забытье, которое не раз случалось с ним прямо в седле, во время изнуряющих кавалерийских переходов.

– Господин полковник, – негромко позвал Гуран, прокашлявшись. Он решил, что Сирко просто-напросто задумался. Но, поняв, что произошло на самом деле, виновато посмотрел на священника и развел руками.

– Я подожду, – спокойно заметил священник, ничуть не удивившись. И, не ожидая приглашения сотника, опустился в стоящее в углу, возле мраморной античной статуи, кресло.

Священнику было под пятьдесят. Но об этом могли свидетельствовать только его молочно-седые волосы. Лицо же оставалось на удивление свежим и гладким. Ни возрастная «пергаментность», ни морщины по нему пока еще не прошлись.

– Знаете что, ксендз, – неожиданно посоветовал Гуран, – вы говорите, говорите. Он и во сне услышит.

Священник сочувственно взглянул на сотника, как на несмышленое дитя, и решительно передернул плечами.

– Я вынужден буду говорить такое, что господину наказному атаману и присниться не может.

– Воля ваша.

Сотник присел на стул, поставленный почти у самой двери, и тоже принялся терпеливо ждать, внимательно следя за каждым движением священника. Тот затылком чувствовал его взгляд, нервничал, прокашливался и несколько раз намекал сотнику, что тот может идти по своим делам. Он, мол, и сам дождется, когда полковник немного отдохнет.

Однако Гуран всякий раз отвечал коротко, но совершенно определенно: «Не велено». Слишком свежи были воспоминания о покушении на атамана.

Ну а проснулся Сирко неожиданно, при полном молчании присутствующих. Поднял голову, пристально всмотрелся сначала в лицо сотника, затем – священника.

– Иезуит? – сурово спросил он.

– Волей Божьей, господин наказной атаман.

– Откуда? Кто послал?

– Я настоятель местного монастыря иезуитов отец Антоний. Пока испанцы были в городе, мы оставили монастырь. Теперь вот, с Божьей помощью, возвращаемся.

– И здесь иезуиты! – простодушно, хотя и несколько запоздало, возмутился Сирко. – Монастырь-то ваш цел?

– Бог не допустил его разрушения. Хотя и вынужден признать: испанцы успели основательно разграбить его. Другое дело, что во время своего исхода все самое ценное из келий монастырских мы успели вывезти.

«Э, да не тот ли это гонец, на появление которого намекала недавно Камелия? – вдруг подумалось Сирко. – Похоже, что он».

– Я прикажу, чтобы ни один казак даже ногой на территорию вашего монастыря не ступал, так что моих воинов вам опасаться нечего. Что еще?

– Премного благодарен. Нам и в голову не приходило опасаться ваших степных рыцарей, которые уже продемонстрировали свое благородство по отношению к пленным испанцам.

– Увидим, как эти идальго станут относиться к пленным казакам, – проворчал полковник, – если только, не доведи Господь…

– Я же не сомневаюсь, – продолжил свою мысль иезуит, – что по отношению к монахам ваши воины будут демонстрировать так же дружелюбие, как и по отношению к горожанам, которые весьма признательны вам.