Костры миров (сборник)

Юреневу действительно ничто не могло помешать, он быстро писал что-то в блокноте, снятом с полки.

Я мрачно заметил:

– И ничем нельзя оградить себя от этих эффектов? Скажем, фотографии… – Я вспомнил лежащего на лестничной площадке Юренева, и Ия, кажется, меня поняла. – Нельзя же просто ждать.

Я осмотрелся.

Конечно, все это я уже видел на той странной фотографии – семейный портрет с обнаженной женщиной в центре, зеленое кресло старинного рытого бархата, книжные стеллажи.

– Можно, – ответила Ия. – Если знаешь конкретно обстановку предстоящего события, обстановку следует изменить.

– Как?

– Ну, скажем, переставить мебель, – Ия явно думала сейчас все о тех же фотографиях, побывавших у Славки. – Убрать, вынести из квартиры некоторые предметы.

– Шарф, к примеру…

– Шарф, к примеру, – кивнула она.

И вдруг спросила у Юренева:

– У тебя есть красный шарф?

Юренев, не отрываясь от записей, отрицательно покачал головой.

– И этого достаточно?

– Вполне.

– Но если это так, – я не мог понять, – если все так просто, то что вас, в сущности, пугает?

– Мы не обо всем узнаем вовремя.

Ия улыбнулась, но я бы не назвал ее улыбку веселой.

– Скажем, эти фотографии не обязательно могли попасть в твои руки.

Глава XV

Сквозь века

Двое суток я был предоставлен самому себе.

Тревогой были наполнены эти сутки.

Я боялся спать и почти все свободное время проводил в Доме ученых или в коттедже Козмина-Екунина. Как-то само собой случилось знакомство с Роджером Гомесом («Знаем теперь, какая там мафия!»), колумбийцем. Держался он непринужденно, с достоинством посматривал по сторонам красивыми карими глазами, хорошо говорил по-русски и всегда был не прочь подшутить над окружающими. Чаше всего объектом его шуток становились голландец Ван Арль и некий Нильсен, скандинав по происхождению и бразилец по гражданству. Обычно я с ними обедал. С невероятным упорством Нильсен все разговоры сводил к институту Юренева (никто не говорил – к институту Козмина-Екунина). Похоже, доклад, прочитанный доктором Юреневым на международном симпозиуме, что-то стронул в мозгу Нильсена. Роджер Гомес этим беззастенчиво пользовался. Подмигнув тучному Ван Арлю, и мне, он утверждал: этот русский доктор Юренев умеет вызывать северные сияния.

– Северные сияния? – Белобрысый, но дочерна загорелый Нильсен щелкал костлявыми пальцами. – Я верю. Я заинтригован.

– Представляете, Нильсен, – заводился Роджер Гомес, сияя великолепной улыбкой, – вы и Ван Арль, – он подмигивал тучному голландцу, – вы плывете на собственной яхте по Ориноко…

– Я небогатый человек, – честно предупреждал Нильсен. – У меня нет собственной яхты.

– Ну, на яхте Ван Арля. Это все равно.

Ван Арль добродушно улыбался. Похоже, он мог иметь собственную яхту.

Откуда-то со стороны выдвигался острый профиль австрийца – доктора Бодо Иллгмара. С сонным любопытством он прислушивался и моргал короткими светлыми веками.

– Так вот, Нильсен, вы плывете на собственной яхте Ван Арля по Ориноко…

– Ориноко – это в Венесуэле, – возражал бывший скандинав.

– Ну, хорошо… – Гомес начинал терять терпение. – Вы плывете по Амазонке на собственной яхте Ван Арля…

– Вы своим ходом пересекли Атлантику? – вмешивался ничего не понявший в нашей беседе доктор Бодо Иллгмар. – Это нелегкое дело. Снимаю шляпу.

Мы смеялись.

Гомес громче всех.

Ему многое прощалось: он считался лучшим другом доктора Юренева.

Потом в гостиницу позвонил Ярцев.

Тихий, незаметный человек, он и говорил тихо, не торопясь. Козмины-Екунины древний род. Не очень богатый, не очень известный, но древний.

– И интересный, – несколько занудливо убеждал меня Ярцев. – Вот сам смотри. Отец Андрея Михайловича служил в штабе адмирала Колчака. Как ни странно, не ушел в эмиграцию и дожил до тридцать седьмого. Один из предков, Николай Николаевич, дед, участвовал в кампании против персов и турок, усмирял Польшу, был лично отмечен императором Николаем I. Судя по всему, отличался резко выраженной верноподданностью. Когда англичане взяли Бомарзунд, Аландские острова, вышли в Белое море, на Дунай и Камчатку, подвергли бомбардировке Одессу, высадились в Крыму и разбили русскую армию под Альмой, престарелый Николай Николаевич Козмин-Екунин покончил с собой выстрелом из пистолета в сердце.

– Ну, что еще? – бубнил в трубку добросовестный Ярцев. – Козмин-Екунин Алексей Николаевич упоминается в тетрадях Василия Львовича Пушкина. Алексей Николаевич был масоном, но большой патриот. Один из тех, кто к императору Александру I писал в стихах: «Разгонишь ты невежеств мраки, исчезнут вредные призраки учений ложных и сует. Олтарь ты истине поставишь, научишь россов и прославишь, прольешь на них любовь и свет…»

– Хорошо, – поторопил я. – «Призраки» это хорошо. Давай дальше.

– Интересна судьба Алексея Алексеевича, он из прямой ветви Козминых-Екуниных. Выдвинулся при Павле, при нем и унижен.

Я возмутился:

– Копай глубже!