Костры миров (сборник)

А стаканы уже звякнули, он даже не сполоснул стаканы.

– Трогай, Хвощинский! Мы тут тебя ждем, как голубя с оливковой ветвью в клюве, а ты где-то за бугром болтаешься. Мало тебе было Алтая?

Лучше бы он не вспоминал про Алтай…

– Трогай, Хвощинский, трогай! – Юренев даже постанывал от нетерпения.

Я невольно усмехнулся. Юренев сразу расцвел:

– До дна!

И зарычал, заглотив свою долю:

– Бабилон!

Его любимая приговорка…

– Спирт на орешках. Сильно? – объяснил он и широкой ладонью прижал к голове топорщащиеся седые кудри. – Я этой настойкой Роджера Гомеса поднимаю на ноги. А он колумбиец, у них там мафия, – Юренев изумленно моргнул. – От похмелья иногда можно избавиться.

– От трезвости тоже.

– Ты прав! – Он восхищенно моргнул, но тут же нахмурился, полез в карман: – Ты напрасно ждешь хороших рецензий, Хвощинский. Не будет тебе хороших рецензий.

Провидец…

Номер в гостинице он мог, конечно, снять и вслепую, черт с ним, но откуда ему было знать, что я действительно жду рецензий?

– Книгу читал?

– С ума сошел! Время тратить… – Юренев рылся в карманах своего измятого пиджака. – Где зажигалка?.. Я твои романы и раньше читать не мог… – Это он врал, набивая себе иену, к чему-то меня готовил. – Где зажигалка?.. В буфете оставил!.. Роджер подарил, а я оставил… У них там, в Колумбии, мафия… Спички где? – рявкнул он на меня. – Тебе платят за твои романы? Где спички?

Он обхлопал карманы, заглянул зачем-то под стол, перевернул серый пакет, так и валявшийся на тумбочке. От толчка дверца тумбочки распахнулась, и Юренев узрел припрятанную там бутылку «Тбилиси».

– Ну вот! – восхищенно выдохнул он, будто искал именно бутылку. И выставил ее на стол. – К такому коньяку… – Он жадно потянул носом. – Лимончик! – Он даже огляделся, будто пытаясь понять, где я прячу лимон. – А хороших рецензий не жди… Будут тебе рецензии, Хвощинский, но лучше бы их и не было!..

– Ты еще не академик?

Он вдруг заколыхался, как спрут:

– Академик? Зачем?.. Спички где?.. – Спички явно интересовали его больше, чем ученые звания. – Ну, Бабилон… Писатель без спичек!

Он нашел пустую коробку и разочарованно раздавил ее в огромной ладони.

Скорее машинально, я тоже полез в карман, но там ничего, конечно, не оказалось. Лишь в нагрудном пальцы мне обожгла копейка.

– Нет спичек. Кончились.

– Бабилон! – мое сообщение изумило Юренева. – Ты же толстые романы печатаешь.

– Оплачивают их не спичками.

– Да ну? – он пораженно уставился на меня, он не мог этому поверить, он меня жалел. – В буфете надо было стащить. Были в буфете спички.

– Что за страсть хапать чужое?

– Чужое? Какое чужое? Нет ничего чужого, Хвощинский.

– А что есть?

– Неупорядоченное множество случайностей… – Он изумленно моргнул. – Ни больше ни меньше. Так что лавируй, не то жизнь уйдет.

Я снова сунул пальцы в нагрудный кармашек.

Копейку, что так обожгла меня, вручил мне два года назад Юренев. Правда, уже не на Алтае, а в Городке. И даже не в Городке, а на железнодорожном вокзале. Я уезжал один, ночью, я никого не хотел видеть, ни Ию, ни Козмина, ни Юренева, но именно Юренев все-таки отыскал меня на вокзале. Небритый и злой.

– Что? Бежишь?

Я кивнул:

– Бегу.

– Надолго бежишь?

Я кивнул:

– Надолго.

– Тогда катись!

Он выругался и что-то сунул мне в руку.

Копейка…

– За какие заслуги?

– Это ты у Ии спроси.

– У Ии?

– У нее, у нее, придурок.

Интересно, помнил он это?

Я с трудом отмахивался от вдруг всплывшего в памяти: ночь, чужой вокзал… и настоящая грусть… цыганка бормочет рядом… Юренев…

Но ведь он все-таки появился…

– Ну, Бабилон! Где спички?

Глава II

Огонь из ничего

Все это время серый скучный пакет незаметно валялся на тумбочке. Ни я, ни Юренев его просто не замечали.

Спирт ли подействовал, а может, ночное смутное состояние, но мы оба впали в болтливость. При этом я искренне презирал себя за беспринципность, что же касается Юренева, то он только все больше распалялся. А небо меж тем светлело, какая-то птаха за окном пискнула, тень мелькнула.

Может, мышь. Они тоже летают.

Юренев, рыча, снова искал спички, ни к кому, даже к колумбийцу, идти он не хотел. Я, ворочаясь, следя за ним беспокойно, спрашивал. Меня многое интересовало. Со стороны все наши действия могли казаться бессмысленными, но остановиться мы уже не могли.

– Ты исторические романы пишешь, – рычал Юренев. – Где спички?

– Мне Андрей Михайлович всегда говорил, ты плохо кончишь, – отругивался я. – Я звоню, а мне дают дурацкий телефон. Ноль шесть, ноль шесть. Зачем мне твой телефон?

– Я этих спичек могу припереть хоть ящик. Зажигалку оставил. Всех перебужу!

– Мне-то что, меня ты уже разбудил. Я из-за тебя никому не могу дозвониться.

– Зато ты у Козмина вечно ходил в любимчиках? Ынкы! – рычал Юренев.

«В любимчиках…»

Может, мне показалось, скорее всего, показалось, но в мощном рыке Юренева вдруг прозвучала какая-то странная нота, будто в мощном многоголосье я нечаянно тронул не ту струну.

– Ты международные конференции проводишь, – лениво отругивался я. – Толстомордый швейцар трепещет при одном твоем виде. Вот говоришь по-чукотски. Почему по-чукотски? Договор подписал с чукчами? Совместная тема?..