Костры миров (сборник)

То уходя в глубину, то вырываясь на дневную поверхность, Краббен, гоня перед собой бурун, шел к Камню-Льву. Солнце било в глаза, и я видел лишь общие очертания Краббена — некое огромное тело, с силой буравящее воду. На ходу голова Краббена раскачивалась, как тюльпан. Он как бы нам обнадеживающе кивал: я ненадолго, я вернусь!

На всякий случай я так и сказал Сказкину:

— Он вернется.

— Еще чего! — обиделся Сказкин. — Пускай плывет!

— Молчи! — приказал я. — И глаз с него не спускай. Замечай каждую мелочь: как он голову держит, как работает ластами, какая у него фигура…

— Да они все там одинаковые… — туманно заметил Сказкин.

Я промолчал.

Краббен входил в крутой разворот.

— А нам за него заплатят? — спросил Сказкин.

— А ты его уже поймал?

— Упаси господи! — ужаснулся Сказкин и тут же возликовал: — Уходит!

— Как уходит?

— А так! Своим ходом! Что он, козел, чтобы сидеть на веревке!

Теперь и я увидел — Краббен уходит.

Подняв над водой гибкую шею, он находился уже на траверзе Камня-Льва.

Ищи его потом в океане.

Я был в отчаянии.

Обрушивая камни, осыпая песок, я с рюкзаком, Сказкин с «тозовкой», мы скатились по осыпи на берег. Никогда этот замкнутый, залитый светом цирк не казался мне таким пустым и безжизненным.

Камни, вода, изуродованная чудовищными клыками мертвая сельдяная акула.

— Да брось, начальник! — удивился моему отчаянию Сказкин. — Ты же видел Краббена. Что еще надо?

— Видел, — Серп Иванович не мог меня успокоить. — Видел — не доказательство. Чем я докажу это — видел?

— Акт составь! — еще больше удивился Сказкин. — Я сам твой акт подпишу, и Агафоша подпишет. Он, если оставить ему старые сапоги, все подпишет!

Я отвернулся.

На борту корвета «Дедалус», когда он встретился в Атлантике с Морским Змеем, было почти сто человек. Ни одному из них не поверили. Кто же поверит акту, подписанному бывшим конюхом Сказкиным и горбатым островным сиротой Агафоном?

— Да что он, последний, что ли? — утешал меня Серп Иванович. — Один ушел, другой явится. Это как в любви, начальник. Плодятся же они где-то! — Сказкин весело покрутил головой. — Я как-то в Бомбее встретил индуску…

— Оставь!

— Да ладно. Я ведь к тому, что на этом твоем Краббене свет клином не сошелся. В мире и без него много загадок, начальник. Видишь, раковина лежит. Кто знает, может до нас ее никто не видел, а?

Раковина, которую Сказкин поднял и держал в руке, ничем не отличалась от других — тривиальная гастропода, но Серп Иванович уже уверовал в свое открытие. Он настаивал:

— Ты погляди, погляди, начальник. Вдруг она совсем неизвестная?

— А главное, — сказал он, — она меня не укусит.

Серп Иванович широко, счастливо зевнул.

И волны к ногам Сказкина катились ровные, сонные, ленивые, протяжные, как его зевки, — океан только-только проснулся.

— Нам еще на обрыв лезть…

Сказкин нагнулся, подбирая очередную раковину, и тельник на его спине вновь задрался, обнажив широкую полосу незагорелой кожи. И там, на этой незагорелой коже я увидел не только то, лиловое имя — Лиля, но и нечто другое.

— Снимай! — заорал я.

— Ты что, начальник! — опешил Серп Иванович. — Под тельником я голый.

— Снимай!

И было в моем голосе что-то такое, что Сказкин послушался.

Не спина у него оказалась, а лист из художественного альбома!

Человек-альбом!

Хорошо, если Никисор, Сказкин-младший, племянник Серпа Ивановича, ходил с дядей Серпом в баню лишь в малолетстве, незачем было маленькому мальчику видеть таких распутных гидр, дерущихся из-за утопающего красавца, незачем было маленькому мальчику видеть таких непристойных русалок, сцепившихся из-за утонувшего!

Но и не это было главным.

Среди сердец, пораженных морскими кортиками, среди развратных сирен, кружащих, как лебеди на картинах Эшера, среди веерных пальм, под сакраментальным и святым «Не забуду…» (в этой знаменитой фразе неизвестный творец почему-то добавил лишнюю букву: «…в мать родную!»), по голой спине Серпа Ивановича, выгнув интегралом лебединую шею и широко разбросав длинные ласты, шел сквозь океанские буруны… наш Краббен!

— Краббен! — завопил я.

Эхо слов еще не отразилось от стен кальдеры, а Сказкин уже мчался к убежищу. Его кривых ног я не видел — они растворились в движении!

— Стой, организм! — крикнул я, боясь, что и это чудище сейчас покинет Львиную Пасть.

Сказкин остановился.

Его левая щека дергалась.

Он крепко сжимал «тозовку» обеими руками.

— Не бойся, — сказал я, задыхаясь. — Я не про настоящего Краббена. Я про того, который изображен на твоей спине. Кто тебе его наколол? Когда? Где? Быстро! Колись, Серп!

— Да один кореец в Находке, — нехотя пояснил Сказкин. И добавил на всякий случай: — Он не мне одному колол.

— Краббена?

— «Краббена! Краббена!» — возмутился Сказкин. — Этот кореец в Находке, он что хошь тебе наколет, только поставь ему пузырек!

— Но ведь чтобы наколоть Краббена, его надо увидеть!

— Начальник! — укоризненно протянул Сказкин. — Да я тебе все уши прожужжал, одно и то же тебе твержу: нет ничего особенного в твоем Краббене! Я же говорил, что наш старпом такого видел с «Азова», и ребята с «Вагая» видели. А я однажды в Симоносеки, начальник, видел японку…