Костры на берегах

Он уверенно продирался сквозь заросли и наконец вывел меня на площадку, открытую в сторону моря, на которой стоял один из тех знаков, которыми гидрографическая служба отмечает приметные места на берегу. Но сколько я ни оглядывался, лабиринта не видел.

— Да вот же твой «вавилон»! — уже досадуя, крикнул Кожин, протянув руку вперед. — Неужто не видишь? Зарос он, правда, да все не так, чтобы с фонариком его искать!..

И тут я увидел. Прямо передо мной на покатой площадке скалы, из расщелины которой поднималась сосна, лежал классический каменный лабиринт — именно такой, каким его схематически изображали. Такой по форме, а на самом деле как бы игрушечный — так он не соответствовал моему представлению, основанному только на книжном знании. Вместо внушительного сооружения из валунов с узким проходом между глыбами, обросшими седым мхом и лишайниками, передо мной лежала двойная спираль, выложенная просто из крупной гальки. Отдельные камни были с кулак, другие — меньше, а в целом все это казалось детской игрушкой. Там, где естественный склон площадки защищал спираль от постоянных морских ветров, ее затянул ярко-зеленый покров мха, почти полностью скрыв под собою камни, а на нем, в свою очередь, успели укрепиться кустики вереска.

Все это выглядело как-то несолидно. И сам лабиринт, занимавший площадь немногим более пяти-шести квадратных метров, и эти мелкие голыши, собранные тут же на берегу и положенные на площадку скалы… Ну о какой древности, тем более исчислявшейся тысячелетиями, могла идти речь?! Однако по мере того, как я вглядывался в эту спираль, свернувшуюся змеей на черном теле скалы, приглядывался к камням, вереску, влажной зеленой подушке мха, словно бы выползавшей из расщелин камня, минутное разочарование сменялось растущим интересом.

Все сомнения в древности этой каменной спирали отпали сразу же, как только я увидел одинаковую черную пористую корку, покрывавшую камни лабиринта и площадку скалы. Ее оставили бесчисленные поколения лишайников, угнездившиеся некогда на гладкой и чистой поверхности камня. Колонии грибков разрастались, погибали, снова возрождались — и так продолжалось до тех пор, пока и скала, и лежащие на ней камни не приобрели такую вот патину тысячелетий. Стоило поднять один из этих камней, покрытый запекшейся черной коркой, как с испода на меня глянуло желто-розовое девственное пятно, открывшее действительный цвет и структуру камня — такого, каким его когда-то выбросила на берег морская волна… Да, каменная спираль была действительно древней!

— По-нашему, вот это «вавилон» и есть, — повторил Кожин, раскуривая сигарету и следя за тем, как я обходил и фотографировал со всех сторон странное сооружение. — А почему его так называют, до сих пор не знаю. Может, что-нибудь в священных книгах о нем сказано? Земли здешние раньше Соловецкому монастырю принадлежали. А на Соловках, говорят, тоже «вавилоны» стоят, еще побольше этого… Может, монахи таким знаком земли свои метили, а? Здешняя тоня, знаешь, какая уловистая была! Раньше все «Вавилон» да «Вавилон», а потом перекрестили ее, «Ударницей» назвали, по уловам, стало быть. И каждый из мужиков умбовских хотел обязательно на нее попасть, уж больно выгодно было. Когда жеребья метали, кому на какую тоню садиться, из-за этой «Ударницы» чуть до драки не доходило!..

— А что старые рыбаки по этому поводу говорили?

— Ничего не говорили, разве то, что сейчас тебе сказал. Так, вроде забавы было. Сидишь мальчишкой здесь с отцом или с дедом, делать нечего, все забавы переиграл — там в лес по грибы сбегал, наважку или тресочку подергал, ягод поршень набрал, скучаешь. Старики и приведут тебя на этот вавилон, по тропке пустят: дойдешь с первого раза до самого центра и назад выйдешь — тебе леденец какой или кусочек сахара, как премия… Радио тогда не было, а тут какая ни есть все забава…

На мой взгляд, в рисунке лабиринта не было ничего сложного. Путь между двух каменных спиралей до центра и обратно просматривался со всей очевидностью, здесь не было ни ложных завитков, ни тупиков, ни перекрестий, сбивающих с пути. Рисунок его был предельно прост и рождал в душе какое-то смутное смятение чувств, ощущение, что ты прикоснулся к какой-то тайне, вроде бы лежащей на поверхности, манящей тебя обманчивой простотой и в то же время неподвластной логике здравого смысла…

— Где же здесь была тоня? — спросил я своего спутника.

— Рядом, чуть ниже! — охотно подхватил Кожин перемену темы. — Место это одно-единственное на весь берег от Умбы до Кандалакши, другого такого нет. Потому здесь вся рыба и оказывалась, которая в Умбу-реку не попала…