Костычев

Вернувшись из поездки по степям, Костычев вместе с Колесниковым в августе 1882 года отправился в Новоладожский уезд Петербургской губернии, где в то время свирепствовала сибирская язва. Здесь они приобрели необходимый для опытов материал — «содержащую бактерии кровь от одержимых сибирскою язвою животных». У себя в лаборатории Костычев готовил питательные бульоны, вносил в них кровь больных животных и таким образом создавал искусственную культуру болезнетворных бактерий. Силу этих культур он пробовал на кроликах и морских свинках, желая создать вакцины средней силы, которые, не убивая овец и других крупных животных, предохраняли бы их от инфекции.

Зимой решено было проверить вакцины на овцах, телятах и лошадях. Но животных этих было очень мало: в распоряжение Костычева выделили всего 10 овец. Помещение, в котором содержались животные, было совершенно (неподходящим для проведения опытов. В официальном отчете мы находим такие строки: «экспериментаторы были вынуждены через меру скучивать животных, в ущерб гигиеническим требованиям, причем все-таки животные страдали от холодов минувшей суровой зимы». В связи с этим животные ослабели и не могли хорошо вынести прививки.

1 марта 1883 года Костычев с утра очень волновался. Это волнение передавалось и Авдотье Николаевне и даже сыну Сереже, которому в этом году исполнилось шесть лет.

Волнение старшего Костычева было понятно: вакцины, полученные им и его коллегами-ветеринарами, сегодня будут привиты здоровым животным. Вакцинации были подвергнуты 58 овец. Эта операция прошла благополучно. Но каковы будут ее последствия? Через несколько дней 16 овец пало. Можно было думать, что оставшиеся в живых животные приобрели иммунитет, то-есть невосприимчивость к заразе. Но эти надежды не оправдались: от последующих прививок пало еще 17 овец. Приходилось признать, что работы первых петербургских бактериологов дали плачевные результаты. Так многие и решили, но Костычев, который был уверен в точности своей работы, считал, что причины происшедшей неудачи лежат в особенностях пород овец северной России. Для них необходимы более слабые вакцины, чем для овец французских. Это мнение в дальнейшем подтвердилось, но в тот момент Костычев и его коллеги остро переживали свою неудачу. Им все же в конце концов удалось получить вакцины, вполне пригодные для прививки антракса крупному рогатому скоту. Однако их дальнейшие опыты были прекращены.

Л. С. Ценковский у себя на юге пришел к лучшим результатам, и можно полагать, что в этом есть и известная заслуга Костычева. Он в письмах подробно информирует своего харьковского друга о всех петербургских неудачах, делится с ним своими соображениями о необходимости создания особых вакцин для пород животных, разводимых в России. Нам удалось обнаружить несколько неопубликованных — писем Ценковского к Костычеву. Эти письма проникнуты неизменным дружеским чувством, из них явствует, как высоко ценил Ценковский своего друга, видя в нем крупного ученого, прежде всего микробиолога.

В одном из писем после жалоб на трудности в работе мы читаем такие слова: «…при занятиях очень часто чувствую, что было бы иначе, если бы был Павел Андреевич!»{Архив Академии наук СССР, фонд 159, опись 2, № 132, письмо от 23 октября 1882 года.} Из другого письма следует, что не только Ценковский, но и Костычев тратил огромное количество энергии на работы с прививками.

«Ну что, — писал Ценковский, — Вы живете еще, или Вас окончательно уходили овечки? Что касается меня, то я так близко принимал к сердцу все неудачи, что выбился из сил и принужден оставить на каникулярное время нашего приятеля Бацилия»{Архив Академии наук СССР, фонд 159, опись 2, № 132, письмо от 18 апреля 1883 года.}. Из переписки ученых видно, что свои отчеты по работе с вакцинами Ценковский еще в рукописи посылал на ознакомление Костычеву. Последний регулярно снабжал своего приятеля всеми книжными новинками по вопросам бактериологии{Письма Костычева к Ценковскому, к сожалению, не сохранились.}.

Ценковский умер в 1887 году от тяжелой болезни. Его вклад в русскую науку колоссален, но имя его долгое время оставалось в тени. Лишь совсем недавно советский ученый профессор А. И. Метелкин в своей книге о Ценковском показал во весь рост этого выдающегося ученого и патриота{А. И. Метелкин. Л. С. Ценковский — основоположник отечественной школы микробиологов. Медгиз, 1950.}. «Основателем отечественной микробиологии, в самом широком понятии об этой области знания, — говорит А. И. Метелкин, — следует признавать Л. С. Ценковского… научный путь Ценковского был совершенно самостоятельным и независимым от сколько-нибудь глубокого влияния на него со стороны виднейших представителей зарубежной науки… В своей микробиологической деятельности Ценковский наметил пять основных русел, по которым и движется с тех пор отечественная наука о микроорганизмах: общая микробиология, ветеринарная микробиология, медидинская микробиология, агрономическая микробиология, промышленная микробиология».