Косые тени далекой земли

Со свистом выпустив воздух из легких, Маталон поднял к глазам окровавленный нож и, оскалив зубы, молниеносным прыжком бросился на Рюмона. Увернуться было невозможно.

Живот пронзила обжигающая боль.

Не обращая на боль внимания, Рюмон обхватил горло противника обеими руками и что было сил сдавил его.

Хрипя, Маталон нанес еще один удар ножом Рюмону.

Рюмон застонал от боли, но все же не отпустил его. Повалив противника на гору книг, он из последних сил сжал его горло. Этот человек поднял руку на Тикако. От этой мысли Рюмон почти обезумел.

Маталон судорожно махал руками.

Улучив момент, Рюмон наступил коленом на локоть его правой руки и всей тяжестью навалился на своего противника. Маталону не хватало воздуха, и, пытаясь освободиться, он бился под телом Рюмона, будто одержимый бесом.

Из раны Рюмона потоком хлынула кровь, и в глазах потемнело. Пальцы слабели с каждой секундой. Ну давай же, еще немного… Если не покончить с этим мерзавцем, и в смерти не найдешь покоя.

Но вот хватка Рюмона, вцепившегося Маталону в горло, ослабла.

В следующую секунду сильный удар ногой в грудь отбросил его назад, и Рюмон распластался на спине. Попытался встать, но мускулы живота уже отказывались повиноваться.

Маталон, шатаясь, поднялся на ноги.

Наклонился над ним, смеясь. Рюмон сжал зубы.

В эту секунду кто-то вдруг перепрыгнул через него и всем телом обрушился на Маталона. В сгустившемся перед глазами тумане на мгновение блеснула лысина Клементе.

Послышался грохот очередной обваливающейся книжной полки.

Рюмон оперся на локти и перевернулся на живот. Попытался приподняться, но на это сил уже не хватило.

Сквозь туман, застивший ему глаза, Рюмон разглядел Тикако, лежавшую на полу поодаль от него.

Впиваясь ногтями в пол, он пополз к ней. С каждым вдохом в легкие забивалась пыль. Он мучительно закашлялся.

– Тикако… – позвал он девушку, нащупав ее руку, лежавшую бессильно на полу, но не услышал собственного голоса.

Рука девушки была холодна как лед. Он крепко сжал ее пальцы. Они остались совершенно неподвижными.

Вдали послышался голос Клементе:

– Держись. Сейчас «скорая» приедет.

Видно, ему удалось справиться с Маталоном. Слава богу.

Из глубин тела, будто фонтаном, забил расплавленный свинец. Сознание окутал белый туман.

Перед внутренним взором на мгновение промелькнуло улыбающееся лицо Тикако.

45

На площадь Колумба в Мадриде стеклось множество народа.

Был четверг, 16 ноября 1989 года. В этом море людей, начинавшемся на проспекте Ла Кастельяна, находились Ханагата Риэ и Кадзама Симпэй.

Умерла Долорес Ибаррури.

Два месяца тому назад у нее началось воспаление легких, и ее срочно положили в больницу. Она пролежала там месяц, ее состояние несколько улучшилось, и в середине октября ее выписали. Однако долго она не продержалась: в конце концов преклонный возраст – девяносто три года – взял свое, и пять дней назад, в воскресенье, она скончалась.

И сегодня здесь, на площади Колумба, проводилась панихида по усопшей.

Еще до начала гражданской войны Долорес прославилась как несгибаемая воительница за дело коммунизма, тогда-то ее и прозвали Ла Пасионария.[108] Когда разразилась гражданская война, Долорес стала символом Демократического народного фронта, завоевав сердца людей своим прославленным даром красноречия:

– Но пасаран![109]

– Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!

– Лучше быть вдовой героя, чем женой труса! Все ее афоризмы в мгновение ока облетали лагерь республиканцев, а потом и весь мир.

Республика пала, потерпев поражение в битве с мятежной армией Франко, и Долорес пришлось бежать из Испании в Москву, но и оттуда она продолжала активно руководить партией.

Ей удалось снова ступить на родную землю только в 1977 году, когда после смерти Франко в Испании началась либерализация и коммунистическая партия смогла наконец выйти из подполья…

Поэт Рафаэль Альберти[110] читал стихи, посвященные памяти Долорес.

В августе 1936-го, в день, когда прославленный Федерико Гарсия Лорка был расстрелян по приговору мятежников, именно Альберти читал по радио стихи, посвященные его памяти.

Воцарившуюся на площади тишину нарушали лишь едва слышные всхлипы. Неподалеку стоял старик, который, замерев, внимал каждому слову поэта, не вытирая слез, катившихся по морщинистому лицу. Может быть, он был одним из тех, кто когда-то последовал пламенному призыву Долорес и взялся за оружие?

– Коммунистическая партия сейчас в упадке, но о Долорес все-таки не забыли, – прошептал Кадзама на ухо Риэ. – Смотрите, сколько народу собралось на ее панихиду.

– И правда. Только что-то грустно, что она умерла в такое время.

– Такое время? А какое сейчас время?

– В тысяча девятьсот тридцать восьмом году, в Барселоне, как раз в ноябре, состоялась церемония роспуска Интернациональных бригад. Насколько я помню, это было пятнадцатого ноября.

– То есть как раз пятьдесят один год тому назад?

– Ну да. И в тот день Долорес обратилась к солдатам с трогательными словами: «Вы – история. Вы – легенда. Мы вас никогда не забудем».