Кот

Я, по-моему, даже вытянулся в струнку и затянул про себя шотландский гимн: "Тарам-та-та та-та-рам, тарам-та-та та-та-та-там!" - и в этот момент появилась королева Елизавета.

Точнее, ее призрак.

Думаю, что шотландский гимн она все же не слышала, а то б тут такое началось…

– Дориан! - прошелестела она. - Нам снова нужны деньги! Господство на море стоит много. Флот - дорогая игрушка, но я добьюсь своего, Англия будет господствовать! Сэр! Разденьте пуритан, католиков, евреев! Разденьте всех. И еще. Придумайте, наконец, какую-нибудь общенациональную идею. Ибо для чего еще нужна такая идея, как не для того, чтобы залезть в карман к нации. И больше пафоса, дорогой, больше! Обчищая ближнего, в качестве врага нужно указать на дальнего…

Она исчезла.

Фу-у-у…

Больше всего меня заботит то, что когда-нибудь Дориан не достанет ей денег, а под руку подвернусь я.

Даже дрожь и дыбом шерсть.

Нужно заканчивать петь шотландские гимны.

До хорошего они не доведут.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ, рассудительная

Ах, читатель!

Заметили ли вы, как изменилось мое письмо? Из спокойного, могучего рассуждения, способного скрасить долгие, завернутые в теплый плед, зимние вечера у камина, оно сделалось коротеньким и очень нервным.

Вот что значит попасть на корабль.

Вот что значит войти в этот сумасшедший… ритм…

– Где мои ботинки?!

Это Шурик - один из нашей каюты. Он вбегает, как ненормальный хватает свои ботинки, обувает их сначала не на ту ногу, а затем на ту и куда-то убегает.

При таких скоростях мне никак не удается ощутить пафос происходящего.

На чем я остановился?

Ах, да! Представляете, так я все-таки иду в море на корабле!

Кажется, я уже говорил, что он еще и под водой плавает.

– Где мои ботинки?!

Теперь это Юрик.

Интересно, они так и будут впредь бегать сначала без ботинок, а потом с ботинками?

Ведь если все время куда-то мчатся, то потом никак не разобраться в своих чувствах.

Надеюсь, они все еще что-то чувствуют.

Да и я тоже чувствую.

Чёрт знает что - тоска какая-то.

Видимо, пора появиться Генриху Восьмому.

– Мой верный друг! - он вышел прямо из шкафа. - Отечество зовет нас исполнить наш долг. Нам есть чем гордиться. Нам есть что защищать. Обнажим же наши мечи. Склоним головы. Помолимся. Сначала Англия, потом весь мир!

А что скажет Наполеон?

– Мой маршал! Отечество может быть только в прошлом и в будущем, но никогда в настоящем. Революция похожа на любовь. Ожидание ее сродни сердечному томлению. Ее приход - половой акт, где девственнице позволено сделать выбор между болью большой и не очень большой. Я был вынужден уничтожить всех своих соратников - они помнили мое революционное детство. Я уничтожил их, чтоб родились маршалы Франции. Это они перенесли Отечество из прошлого в будущее. Они перенесли, а думал за них - я.

Все пропали, а я ощутил легкое покачивание - мы оторвались от пирса.

Ну, что ж, в море, господа!

Дайте же мне вытянуться в струнку!

Дайте же мне замереть! Барабаны, вперед! Горнист, играй "Зарю"!

Грудь моя переполняется…

Только бы опять не запеть, а то появится какая-нибудь тень Ришелье - что мне с ней потом делать?

Да.

Теперь самое время поговорить про прорезиненный анус.

Интересное, знаете ли, получается дело: как только вокруг тебя разворачивается некоторая торжественность - так сразу же тянет поговорить о чем-то не совсем обычном.

Например, об анусе. Пушкин называл его "афедроном".

И я думаю, что это нормально. И то, что он - анус, и то, как называл его Пушкин.

Просто невозможно долгое время существовать в состоянии повышенной томности. Все время тянет снизить накал страстей в пафосе происходящего.

Так вот про анус, в недалеком прошлом афедрон!

Он - неотъемлемая часть моих теперешних товарищей по каюте.

Помните, я обещал им заняться?

И, прежде всего я хотел сообщить, почему считаю его прорезиненным.

Это очень просто.

Я считаю его чрезвычайно выносливым и износостойким, а пределом выносливости и износостойкости мне представляется только резина.

Некоторые найдут эти мои рассуждения чересчур тривиальными, подозревая меня во всяких скабрезностях, но я буду стоять на своем: только резина.

Видели бы вы, сколько ее здесь. Она полностью покрывает корабль снаружи, и ее тьмущая пропасть внутри: амортизаторы, прокладки, перчатки, коврики, шланги, оплетки - она всюду. По ней ходят, рядом с ней едят, на ней спят. Здесь она - земля, вода, воздух.

Именно поэтому я полагаю, ее можно использовать, образовав прилагательное для описания выносливости и стойкости ануса моих сегодняшних собратьев. Он, судя по выражению их лиц, много чего претерпел.

И прежде всего речь идет о падениях.

Вы просто не представляете себе, сколько раз в день они падают!

А все оттого, что на ногах они носят кожаные тапочки, а те, чуть где вода, скользят, как салазки, и потом - хлоп!

Позвоночник бы давно высыпался в трусы - как здесь говорят, - если бы не известные свойства их удивительного зада. Именно из-за этих свойств их продолжают снабжать тапочками на кожаном ходу.

Хотя в последнее время, я думаю, с указанной обувью произойдут революционные изменения.