Котел. Книга первая

Андрюше была приятна дипломатичность матери, наверно потому приятна, что он чувствовал: она горда и довольна им, — поэтому он настроился на примирительный лад по отношению к Лидии Матвеевне и попытался свести к благодушной шутке и свое припоздание, оскорбившее его и мгновенно прощенное им: если мать заблуждается, то заблуждается чистосердечно, и у нее не было и не может быть умысла, унизительного для него.

Авоську Лидия Матвеевна распялила продуктами. Шелковые желтые ячеи уловили буханку хлеба, так лоснившуюся верхней корочкой, словно ее натерли чесноком, стеклянные банки с баклажанной икрой, свиные консервы, «хомут» ливерной колбасы, бутылку вермута, воздушную кукурузу в пакетике из целлюлозной пленки.

Он предложил подвезти авоську. Учительница было обнаружила свою обычную надменность, смерив оценочным взглядом его фигуру, но тотчас придала лицу выражение простоты, доброжелательства и благодарности, то ли опять «нашла» Андрюшу атлетом, то ли обеспокоилась, как бы он снова не  п р и ш п и л и л  ее.

— Груз не велик, великодушный рыцарь. Поспешай на турнир. Надеюсь, ты наметил, кого выбрать королевой турнира.

— Для рыцаря лет не хватает. Покамест я только оруженосец.

— Молодец!

— А скольки лет в рыцари принимали? — спросила Степанида Петровна.

— Двадцати одного, мама. Два рекомендателя было. Наденут доспехи, шпоры золотые, ахнут по спине мечом — и порядок.

— Больно было.

— Еще бы, — сказала радостным тоном Лидия Матвеевна. — Я досрочно посвящала вашего сына в рыцари, не мечом, а линейкой, и то он вращался со скоростью турбины.

— Теперь вы квиты с Андрюшей, Лидия Матвеевна. Вы тоже его умело подкусили.

— Квиты! Ну, хорош! Степанида Петровна, я думала, он у вас ни бельмеса не знает историю. Будет сдавать на аттестат, пятерку обеспечу.

— Лидия Матвеевна, я не шибко знаю историю. Просто мне нравятся средние века.

— Не инквизиция ли?

— Я не кровожадный.

— Тогда, значит, духовенство, особенно монашество, конфискация имущества, цензурный гнет?

— Властвовать не собираюсь, наживаться не хочу, скрывать нечего. Мне нравится, если хотите знать, что тогда поклонялись женщинам и у людей была честь.

— Совершенно верно! У них было высокоразвитое чувство достоинства. Что касается поклонения женщине, то… Подоплека поклонения весьма низкая.

— По-вашему. По-моему, духовная. Вспомните Данте.

— Что может быть «по-твоему»? Чтобы объяснить эпоху, надо ее изучить. «Декамерона» прочитал?

— Я пробую изучать. И у меня интуиция. Большинство было чистое. Народ.

— Интуиция не имеет отношения к науке.

— Ко всему имеет. Я, бывает, лишь только увижу человека, а уж знаю, что он мой враг на всю жизнь.

— Болезненная мнительность, возможно шизофрения. На-ро-од… Чем хуже интеллигенция?

— Лидия Матвеевна, он даже бабушкину библию читал.

— Рано ему библию.

— И я говорила — рано. Там и убийства, и жадность, и распутство, и почему-то не осуждаются.

— Отобрали бы.

— Мам, как было, так и описано. По библии много можно понять про те времена. Лидия Матвеевна, я пока не сравнивал народ с интеллигенцией. Вы подсказали.

— Степанида Петровна, вы его все как мальчика преподносите. «С припозданием»?! Безобидного изображаете. Он не такой безобидный. Он уже и врагов себе избирает, Кое в чем он у вас с пересозреванием.

— Не погневайтесь, Лидия Матвеевна, коли неверно что сказала. Я капельку с ваше не училась, Не погневайтесь и на Андрюшу. Давай поезжай, сынка.

3

Спускаясь по шоссе проспекта Металлургов, он забыл об утренних огорчениях. Здесь был зеркальный асфальт и крутой уклон. Гнал велосипед во всю мощь «шатунов» — так он обычно называл свои ноги, заметно расплюснувшиеся в ступнях от ходьбы босиком. Быстрота втягивала его, как втягивает она человечество. Скорость доставляла ему наслаждение; он был сосредоточен на этом чувстве и не думал об опасности. А опасности подстерегали его: он промчался на какой-то вершок от крышки канализационного колодца (в этой ямке с прямыми краями его бы выбило из седла), затем едва не врезался в трамвай — еще весной он сорвал тормоз и сдерживал велосипед нажимом подошвы на переднее колесо. О том, что бы с ним случилось, если бы влетел в гидроуглубление, Андрюша и не подумал, а то, что мог бы врезаться в цельнометаллический трамвай, встревожило на какую-то минуту.

Лихачил он давненько: сначала на шарикоподшипниковом самокате, который смастерил без помощи отца, потом — на велосипедах. Ходил Андрюша, по выражению Никандра Ивановича, с потягом: вразвалку и при этом приволакивал ноги. Нельзя было предположить, наблюдая за ним, что он способен очертя голову носиться на велосипеде. Обычно он и сам не подозревал за собой прыти вертопраха, но стоило ему встать на педаль, оттолкнуться, выстелить корпус в сторону движения — лишь только воздух засасывался за ним да по асфальту протягивался свей из заводской сажи.