Котельная номер семь (СИ)

- Елизаров же за ложные идеи погиб, - продолжил Данилов. - В конце жизненного пути сошел с ума. Вбил себе в голову идею фикс - стать почетным гражданином этого города. Чтобы портрет на доске почета висел среди других трудоголиков, звание почетного гражданина и оловянный орден в придачу...

- Выше бери - Суперзвезду Героя. Национальным героем ему захотелось стать. Образ прекрасной женщины, накануне явившейся, на это его вдохновил. И он в зуде телесном принялся эту мечту осуществлять. Как на бабу, на работу набросился, чтоб стать суперстар...

- И труд, и блуд - один зуд.

- Только кончить никак не мог. Даже жители приходили удивляться ему: мол, что за трудовая тенденция? - как бы сам удивившись сему, поднял брови Сережечка. - Откуда такой рачительный рабочий выискался? В квартирах форточки нараспашку, деваться некуда от жары, а он все поддает да подкидывает. Хотели его водкой отвлечь, пивом сбивали энтузиазм, а он - как угорелый по котельной мечется.

- Пока не случилась эта трудовая трагедия. Вот так... - вздохнул Данилов. - Вовка же свершил над собой самосуд Линча. Подал на себя в отставку.

- В отставку, а то и в отстой, - добавил Сережечка.

- Покончил самоубийством, пав на осиновый кол. А перед этим со страху с ума сошел.

- Со страху? - переспросил Павел.

- С ума, - подтвердил Данилов. - За то, что осквернил эту женщину.

- Видно, кроме боязни греха бывают и другие боязни, - сказал артист.

- А Юрка? Тоже - с ума?

- Да хрен его знает. Пойди, пойми, что там кипит у него в башке, что за чувства в нем бранятся и борются, - сказал Данилов. - Юрка в бой с тенью вступил. Да ты по телевизору видел. Транслировали на всю страну. Победила, как ты сам это понял, тень.

- Надо же... надо же как... - бормотал Павел.

- Наказания - исключительно эксклюзивные, - сказал Сережечка. - Однако не стоит ужасаться и сожалеть: подлец воспитанию не подлежит. Эти противные пролетарии все равно были обречены по ряду причин. Водка, бабы, отсутствие понятий, упрощенная шкала ценностей. Рано или поздно они проявили бы себя как-то иначе. И наказание, адекватно содеянному, было б иное, суровей стократ.

- Да сдуру они, сдуру! - с такой мукой в голосе, с таким сожалением в лице, что едва ли оно могло быть притворным, вскричал Данилов. - Эх! Ведь с аттических, с античных времен известно: боги сильнее греков, но грехи сильнее богов.

- Тут уж ничего не поделаешь. Справедливость должна торжествовать. Чтоб не чувствовали себя безнаказанными, как Бог или царь, - сказал Сережечка.

- Да нешто мы не марксисты. Про справедливость понимаем тож. Тебе о себе сожалеть надобно, - обратился Данилов к Павлу. - Ты, брат, колись, коли что. Скидка будет. Как же ты отважился на нее? Попал в это ЩП?

- Щекотливое положение, - пояснил Сережечка.

- Да в чем же колоться мне? - забеспокоился Павел. - Я эту бабу впервые только сегодня увидел. Да и то неживую уже.

- Все вы одним миром мазаны, - сказал Сережечка. - Забулдыги-собутыльники, зачеркнутые человечки. Даже время коротаете одинаково - за лопатами.

- А может как-нибудь смягчить его участь? Просто прогнать отсюда и всё, - предложил Данилов. - Он потом сам пропадет в отрыве от производства.

'Они меня принимают за кого-то другого. Тот факт, что я был знаком с теми тремя, еще ничего не говорит о моем соучастии. В этом, в этом ЩП... С чего они взяли? Какие пиджаки? Кто подстилал? Меня подставили. Я здесь вообще ни при чем'. Как им объяснить, что это не он, что он так не мог, что до сего дня в этом районе города вообще не был?

- А думаешь, я был? - сказал Данилов, при этом взглянув на Сережечку, у которого в единстве места сомнений, кажется, не возникало.

- Может и в Елизарова вы попали точно с такой же точностью... - сказал Павел. - И в других. Надо ж взвешенно вмешиваться, а не наобум.

- Нет, как держится! Как отрицает от себя вину! Как естественно изображает невинность! - вскричал Сережечка. - Конкурент! Народный артист! Орденов ему и медалей! Станиславского третьей степени!

- Но я же не... Я докажу! Дайте же шанс!

- Нет у меня больше шансов. Все роздал, - сказал Сережечка. - Мы больше не подаем надежд.

- Да, но должны быть улики, - не уступал Павел. - Кодекс, статьи, параграфы. Презумпция, наконец. Нельзя же на голом месте обвиненье выстраивать. Мочить репутацию...

- И то... - иронически поддержал Павла Данилов. - Не стрелял невинных по подвалам. Депутатом не был. Польшею не владел.

- Вот только Польшу не надо на меня вешать.

Павел начал понемногу догадываться, что он и эти двое его оппонентов находятся на разных уровнях понимания. Что простая человеческая логика на них не действует, она неубедительна для них, а римское право в глазах этого судилища не имеет никакого авторитета. Алиби не принимается во внимание, а о презумпции и речи не может быть. При чем здесь, черт возьми, Польша?

От безысходности у него защемило под ложечкой, а из груди вырвался стон.

- Прямо стон с того света. Тебе бы порнофильмы озвучивать, - сказал Данилов.

- Господи, пойми и помилуй, - воззвал Павел

- Понять, а потом - простить? - сказал Сережечка. - Это неготично.