Котенок. Книга 3 (СИ)

Направил «запрос» в память — потому что до сегодняшнего дня сталкивался с огнестрельными ранами лишь на страницах книг: не только читал о них, но и писал. Вспомнил, как героиня моего романа (профессиональная медсестра) спасала своего возлюбленного, подстреленного бандитами. Тогда я описывал процесс перевязки подробно: в соответствии с найденными в интернете инструкциями. Теперь у меня интернета не было. Но в памяти сохранился не только написанный мною текст, но и те статьи, из которых я черпал для него информацию. Я поставил на пол аптечку. Подумал: «Если бы я оказался врачом, а не профессиональным сказочником, было бы здорово». С показной уверенностью (которую не ощущал), приступил к делу.

Ассистировала мне Кравцова. Не спорила — будто верила, что я накладывал не первую в своей жизни повязку. Громов уже не выглядел смертельно бледным. Болевой шок прошёл — осталась только боль. Василий постанывал, но больше не жаловался на темноту в глазах. Над нами ожил динамик. Я обрабатывал слабо кровившие Васины раны и слушал возмущённый голос капитана Райчука. Николай Григорьевич требовал отпустить раненого или пропустить к Василию «квалифицированных медиков». Рассказывал, что «над покраской окон автобуса работают». Пояснил, что красят стёкла автобуса в тёплом ангаре. Потому что покрывают их краской снаружи, а не внутри. «Иначе задохнётесь в салоне от запаха краски», — пояснил Райчук.

Я возился с тампонами и бинтом, но думал не о террористах и не о Васе Громове. Вспомнил вопрос Алины Волковой о том, поженятся ли персонажи моей книги. Теперь я точно понял, что не заморочусь с описанием свадебной церемонии. И не убью главного героя. Посмотрел на лицо Василия и решил, что после героического сражения мой герой наверняка получит в финале множество ран. В том числе и огнестрельных: теперь опишу их с большей достоверностью. Но жизнь ему сохраню. Для трагедии хватит погибших соратников, ранений и плена. «Точно, — подумал я. — Попадёт в плен. А она станет его ждать. И верить, что они снова будут вместе. Советским женщинам такой финал понравится. Если они мой роман, конечно, всё же прочтут».

— Глаза боятся, а руки делают, — пробормотал я.

Осмотрел повязку — взглянул Васе в глаза.

— Лежи спокойно, — сказал я. — И всё будет в порядке.

Протянул Кравцовой скрученный валиком кусок бинта, велел протирать раненому лоб. Поднял над головой руки. Взглянул на Новикова и Звонарёва, медленно встал на ноги.

— Всё, — объявил я. — Закончил.

— Молодец, очкастый, — сказал Звонарёв. — Как он там? Не подох?

— В больницу бы его, — сказал я.

Новиков усмехнулся.

— Обязательно, — произнёс он. — В лондонскую.

Солдаты рассмеялись — мне их смех показался нервным, нездоровым. Я заметил, как дёрнула плечами Сергеева (слышал, когда перевязывал Васины раны, как Лидочка всхлипывала). Увидел, как пугливо прижала к груди колени Оля Ерохина.

— Можно, возьму гитару? — спросил я.

Автомат в руках Звонарёва кивнул стволом.

— Ну, попробуй, — сказал Чёрный.

— Хорошо играешь? — поинтересовался Новиков.

Я пожал плечами.

— Он же Котёнок! — подал голос Свечин.

Звонарёв указал на него стволом — Лёня испугано склонил голову.

— Во Дворце культуры выступаю, — сказал я. — Пою на концертах. По субботам.

Очки на моём носу снова покосились — не прикоснулся к ним: демонстрировал солдатам свои пустые ладони.

Белый ухмыльнулся.

— Сегодня не суббота, — сказал он. — И ты не во Дворце культуры, Котёнок. Сядь. Не нервируй нас.

Чёрный взглянул на приятеля.

— А чё? — сказал он. — Пусть сыграет. Время у нас есть. Послушаем, пока эти там красят автобус.

Новиков повертел в руке похожую на маленький ананас гранату.

— Ладно, — сказал он. — Пусть попробует. Но если будет плохо петь, его мы пристрелим первым.

Солдаты переглянулись, рассмеялись. Я услышал, как всхлипнула Лидочка. Звонарёв повел в направлении баррикады из парт автоматным стволом.

— Бери гитару, Котёнок, — сказал он. — Но только медленно. Не дёргайся.

Я прошёл между Звонарёвым и партами — не выпускал из поля зрения солдат. Около стены остановился, взял в левую руку гитару. Та поприветствовала меня гулом струн.

Посмотрел на автомат, поднял глаза на лицо Звонарёва, перевёл взгляд на Новикова.

— Пацаны, возьмите меня с собой, — сказал я.

— Куда? — спросил черноволосый.

— В Лондон.

Звонарёв хмыкнул, отступил на шаг, взглянул на своего приятеля.

Новиков тоже улыбнулся.

— Не переживай, очкастый, вы все туда с нами поедете, — сказал он. — Если мы не прикончим вас раньше.

Перешёптывание школьников стихло: десятиклассники прислушивались.

Я покачал головой.

— Пацаны, вы не поняли. Я хочу поехать туда вместе с вами: навсегда.

Кивнул на одноклассников

— Их вернут назад в СССР, — сказал я. — А я не хочу возвращаться! Хочу остаться в Англии, вместе с вами!

Солдаты переглянулись, хмыкнули. Дуло автомата Калашникова не отклонилось в сторону — смотрело мне в солнечное сплетение. Палец Звонарёва лежал на спусковом крючке.

— Поговоришь с англичанами, — сказал Новиков, — может и не выпрут тебя обратно в Союз.

Я помотал головой, сказал: