Котерия. Пристанище заблудших

Я скажу еще одну пошлость, пусть она будет последней на сегодня, – у меня внутри все перевернулось от этого звука. Если бы ко мне в дверь звонила сама смерть, что в принципе невозможно, я бы чувствовал себя спокойней. Поэтому мое желание открывать застыло где-то между страстью к просмотру вечерних новостей о политике и стремлением спасать китов в Тихом океане. То есть нигде.

Еще я мимолетно подумал, мог ли этот звонок перевернуть мою жизнь, если бы она у меня была. Нет, технически я дышал, смотрел телевизор, жевал пиццу и делал много других, не менее приятных вещей. Но я не относился к числу живых людей. Хотя вот уже лет пятьсот я не относился и к мертвым. Наверное, к людям я тоже не причислялся, но это уже сложные теологические вопросы, которые я ненавидел, даже когда официально состоял в рядах служителей церкви.

Звонок верещал, а я глупо застыл со своей стороны двери, прислушиваясь к угасающему волнительному дребезгу где-то внутри. Ждал, когда уляжется незваная буря. Даже слухи о хаосе не вызвали во мне такое цунами.

С другой стороны, если я уже не жив, уже не мертв, то почему медлю?

И в тот момент, когда навязчивый звон умолк, я выкинул из головы неясные подозрения и распахнул дверь.

На пороге застыла девушка лет восемнадцати. Курносая брюнетка из американских фильмов шестидесятых – такая спокойно позавтракает у Тиффани, если сменит свою толстовку на что-нибудь приличное и, желательно, разгладит глубокую морщину, гневно застывшую между бровями. Гневно ли? Я не мог подобрать термина точнее.

– Крис, – то ли спросила, то ли сообщила она.

По работе я встречал много людей и уж точно не помнил каждого в лицо. Но ее бы запомнил.

– Допустим.

Она молчала, выжидающе глядя на меня. И с каждой секундой этой вынужденной тишины гневная морщинка пропадала, а глаза девушки становились все грустнее.

– Или заходи, или пока. Я не хочу стоять тут как чучело.

Пусть моя квартира и была единственной на верхнем этаже, торчать на пороге без дела я не любил.

И она решительно шагнула внутрь. Один раз шумно выдохнула. А потом, не останавливаясь, прошла в гостиную и застыла у панорамного окна на фоне разыгравшейся грозы. Одернула серую толстовку, но так и не повернулась ко мне.

Очередной раскат молнии осветил ее силуэт, и даже мне стало жутковато. Девушка не двигалась, не оборачивалась. И молчала.

Я вернулся на свой диван и вскрыл бутылку пива, которая успела согреться. Сделал мерзостный теплый глоток, выключил звук на телевизоре.

В этих резких всполохах мы провели еще какое-то время. Картина была настолько сюрреалистичной, что я потерял счет минутам. Все смотрел на нее и ждал чего-то – что она заговорит или что мы проведем вечность в странном застывшем молчании и неизвестности.

Я не знал, чего мне хотелось больше.

– Можно выпить? – Она довольно грубо разорвала эту хрупкую магию.

– А тебе восемнадцать-то есть? – почти в тон ей ответил я, но не сдержал усмешку.

– Сделки заключать можно, а выпить нельзя? – Кажется, она тоже усмехнулась, но тон был грустный.

– Сделки честнее алкоголя. Ты знаешь, чем и за что платишь.

– И ради чего пускаешь жизнь под откос…

– Совершенно не обязательно, – привычно парировал я. – Если сделка обдуманный, а не импульсивный поступок.

– Иногда ты платишь больше, чем ожидаешь, – она запнулась, но я молчал. – И получаешь совершенно не то, за чем пришел. Мне уже есть восемнадцать.

На этой фразе она, наконец, повернулась. Темно-карие глаза были грустные, под стать голосу, и большие, как у олененка. От этой ассоциации что-то дернулось внутри.

Я не смог долго на нее смотреть, поэтому сходил на кухню и исполнил просьбу. Девушка неумело попыталась открыть бутылку.

Я понимал, что она пришла за сделкой и старается храбриться, но отчего-то совершенно не хотел помогать. Я не палач и, в сущности, даже не такой говнюк, каким меня хотят видеть. И срывать жизнь очередной импульсивной малолетки, – а связь с Котерией всегда выходит боком – не хотел. У меня нет недостатка в клиентах, и я всегда найду, за чей счет выжить.

Даже смешно – я могу быть избирательным. Я могу оградить чью-то жизнь от себя, хотя и не должен.

– Выпей и уходи, – вдруг сказал я. – И не придется ни за что платить.

Но она осталась стоять, не сводя своих оленьих глаз с меня. Ну что за черт.

– А ты не думал бросить Котерию? Отказаться от сделок, дожить оставшиеся годы как обычный человек.

Я засмеялся. Уже не раз слышал подобную святую чушь, но так трогательно – впервые.

Растянулся на дорогом сером диване, стильно вписывающемся в стеклянный дизайн пентхауса. За панорамными окнами молнии вовсю резали мрачный город, и я имел лучший вид на это бедствие. Жил ли я богато благодаря Котерии? Безусловно. Держался ли я за все это?

Деньги – пыль.

Так говорят те, у кого они есть, и я один из них. Но потратить деньги «с чувством» уже не смогу. Этот дар доступен только людям, да и то не всем. Чем грязнее душа, тем меньше чувствуешь.

А я и вовсе не чувствую.

Потому что я не человек. Я – тень, след Котерии в этом мире, и никогда не буду свободен или жив.