Коварный обольститель

За столом вновь воцарились напряжение и скованность. Сильвестр, запнувшись лишь на долю секунды, как ни в чем не бывало продолжил разговор, однако искренность и теплота исчезли из его голоса; он вновь укрылся за стеной изо льда, исключительно вежливый и абсолютно неприступный.

Том в отчаянии признал свое поражение. Юноша прекрасно понимал, как обстоят дела, но ничего не мог сделать для установления длительного перемирия с последующим примирением. Он нисколько не сомневался в том, что Сильвестр совершенно забыл об Уголино перед тем, как выпалить эту злосчастную реплику, но говорить об этом Фебе было бесполезно. Проклятый роман сделал ее болезненно чувствительной к любому упоминанию о книге. И пусть даже Сильвестр, говоря о злодее, и думать забыл о «Пропавшем наследнике», сейчас он вновь вспомнил о нем.

Встав из-за стола, Феба тут же откланялась, сославшись на усталость. В ответ герцог лишь поклонился и пожелал ей покойной ночи. Закрыв за девушкой дверь, он обернулся и с улыбкой предложил:

– Итак, Томас, во что будем играть? В пикет? Или, быть может, поищем шахматную доску?

Пожалуй, дело обстоит самым безнадежным образом, подумал Том, выбирая шахматы.

На следующее утро он поспешно проглотил завтрак и отбыл вместе с Кигли в Управление почтовых перевозок. Вернувшись, обнаружил, что Сильвестр сидит у окна с газетой в руках, а Феба совсем по-домашнему вытирает рот Эдмунду, перепачкавшемуся яйцом.

– Все наши вещи внизу, Феба, – сказал юноша. – Кигли ждет, чтобы ты показала, какой из твоих саквояжей нужно отнести к тебе в комнату. И вот что еще я нашел: держи!

Она поспешно взяла у него письмо, узнав почерк леди Ингам.

– Тот, который поменьше, Том. Эдмунд! А ты куда собрался?

– Должен поговорить с Кигли! – с важным видом заявил мальчик и умчался в сторону лестницы.

– Бедняга Кигли! – обронил Сильвестр, не отрывая взгляда от газеты.

Том ушел вслед за Эдмундом, а Феба дрожащими пальцами сломала печать на письме и развернула один-единственный листок бумаги. Сильвестр опустил газету, наблюдая за девушкой. Закончив читать письмо, она ничего не сказала, а лишь сложила его вновь и застыла, невидящим взглядом глядя куда-то перед собой.

– Итак? – молвил герцог.

Вздрогнув, мисс Марлоу повернула голову к окну. Ей еще никогда не доводилось слышать, чтобы Сильвестр говорил настолько грубо, и она спросила себя, к чему бы это.

– Теперь можно и рассказать мне о том, что вы прочли. Судя по выражению вашего лица, послание оказалось не из приятных.

– Да, – ответила Феба. – Она решила – когда писала это письмо, – что я уговорила Тома отвезти меня домой. Полагаю, эту мысль внушила ей Мукер, чтобы избавиться от меня. Она очень ревновала бабушку ко мне. Быть может, она даже поверила в то, что я убежала вместе с Томом. Это… моя вина.

– Об этом можно было не говорить! У вас есть дар навлекать неприятности на свою голову.

Несколько мгновений Феба молча смотрела на него с болью и удивлением во взоре, а потом отвернулась и подошла к камину. Это было очень не похоже на герцога и отдавало бессмысленной жестокостью – издеваться над ней в тот момент, когда, как ему прекрасно известно, она пребывала в отчаянии, – поэтому мисс Марлоу пришла в смятение. Издевка была несомненной, но в голосе его прозвучала не насмешка, а один лишь гнев. Однако девушка не понимала, почему он гневается и что она сделала такого, чтобы заслужить столь яростное презрение. Оказалось, ей почему-то трудно говорить, но Феба все-таки нашла в себе силы, чтобы промолвить:

– Боюсь, вы правы. Вечно я попадаю в какие-то неприятности. Моя мачеха называла меня неуправляемой, изо всех сил стараясь привить мне благоразумие и рассудительность. Жаль, что она не преуспела в этом.

– В подобном мнении вы не одиноки! – яростно добавил он.

Его резкий, сердитый голос оказал на Фебу неизбежное действие: она вдруг ощутила себя маленькой и слабой и поняла, что ее бьет дрожь и у нее подгибаются коленки, поэтому была вынуждена сесть, крепко сцепив руки, так что ногти вонзились в ладони.

– Вы попали в неприятности, как вам угодно было выразиться, когда я впервые свел с вами знакомство! – продолжал Сильвестр. – Хотя правильнее было бы сказать, что вы вляпались в них, как и очертя голову ринулись на борт того корабля! Если вам нравится вести себя безрассудно, это ваше личное дело, но ведь вам этого мало! Вы без стеснения впутываете в свои неприятности и других! Такой жертвой стал сначала Томас, потом я – Господь свидетель, это правда! – и вот теперь очередь дошла до вашей бабушки! Что, она отказывается иметь с вами дело? Или вы полагаете, будто вас использовали? Но лишь себя вы должны благодарить за те невзгоды, которые навлекли на свою голову!

Феба выслушала его тираду, оцепенев от негодования, едва веря в то, что это Сильвестр, а не какой-то чужой человек осыпает ее столь горькими обвинениями. В голове Фебы еще мелькнула мысль, что он специально старается разозлить ее, но тут же догадку заглушил собственный гнев, мгновенно разгоревшийся из крохотной искорки во всепожирающее пламя.