Ковбои и индейцы

— Она надеялась, у вас не будет особенных проблем с транспортом, — сказал мистер Патель.

Потом заверил Эдди, что очень рад его возвращению и что ему не хватало их разговоров. Эдди поинтересовался, как дела у миссис Патель. Мистер Патель ответил, что все хорошо, правда, ее немного тошнит по утрам, но это в порядке вещей. Он скрестил пальцы на обеих руках — дескать, чур, не сглазить. Эдди спросил, не найдется ли случайно стакана воды; мистер Патель достал два стакана, обнюхал, потом наполнил водой из-под крана.

— Н-да, — сказал он, — я каждый день молюсь за нее.

— Замечательно! — воскликнул Эдди. — Очень за вас рад.

— Да, — кивнул мистер Патель, — это замечательно.

Эдди чокнулся с ним.

— Она замечательная, — сказал мистер Патель.

— Да, — ответил Эдди, — точно.

— Нет, — мистер Патель поднял вверх указательный палец, — она замечательная, потому что у нее ребенок. — Он обрисовал руками круглый живот и рассмеялся. — Верно?

— Верно, — кивнул Эдди, — а теперь извините меня, мне надо поспать.

В комнате наверху царила теснота — ступить некуда, сплошь бумаги, счета и прочий мусор. На балконе сушились рубашки и полотенца. Гитара Эдди лежала на столе, а на ней стояла ваза с поникшей геранью. На стуле громоздилась куча раздерганных журналов, рядом валялись ножницы. На стенах появилось еще несколько букв, но комната казалась слишком маленькой и захламленной, так что алфавит не помогал. Теперь даже обоев почти не видно — так, небольшие полоски там и тут. Застывшие жесткие буквы словно высасывали из комнаты воздух и делали ее меньше размером.

Внезапно Эдди охватило странное ощущение. Ни с того ни с сего. Ему было разом и жарко, и холодно. Он вздрогнул. День выдался холодный, но когда он пощупал под мышкой, то почувствовал, что хлопковая ткань рубашки промокла от пота.

Несколько минут он лежал на кровати, надеясь, что не подцепил грипп. Расстегнул рубашку. Потом снова с досадой застегнул.

Он встал и прошелся взад-вперед по ковру, пиная попадавшиеся под ноги вещи. Оглянулся через плечо, шагнул к двери и повернул ключ в замке.

Он расстегнул и снял влажную рубашку. Стянул джинсы вместе с трусами. Скинул ботинки и носки, зашвырнул их в дальний угол комнаты.

Потом потрогал рукой лоб, лизнул кончики пальцев и почему-то ощутил привкус спиртного.

Затем присел на корточки и стал медленно выдвигать ящики платяного шкафа — тихо, словно скрип мог его выдать. Вытаскивая из ящика ее футболки и блузки, он чувствовал себя вором. Прижал к груди ее лифчик и рассмеялся. Среди кружевного нижнего белья, которое она никогда не носила, он обнаружил несколько писем. Одно от управляющего банком, сообщавшего о довольно значительном превышении кредита. Другое — от ее матери: та выражала надежду, что дела у Марион наладились, и писала, что всем нам приходится превозмогать прошлое и что не все в жизни так ужасно, в ней есть место и для радости.

Почерк у матери и у самой Марион был почти одинаковый.

Эдди перечитал это письмо, пытаясь понять, о чем речь. Долго сидел на кровати, снова и снова пробегая строчки, ища ключ к разгадке. Потом сложил письма и вещи в ящик, не сомневаясь, что Марион все заметит.

Эдди и сам не знал, что ищет.

Он раздраженно поднимал подушки, заглядывал под кровать, шарил рукой по верху шкафа и за батареями. Чего только люди не оставляют в гостиничных номерах, особенно в такой дешевой гостинице, как «Брайтсайд».

Он приподнял матрас. Скопление букв на стене, казалось, наблюдало за ним.

Эдди вытащил из-под матраса папку. Голубую пластиковую папку с надписью «Дорз», накорябанной печатными буквами. Политические заметки Марион. Он рассеянно просмотрел фотокопии каких-то неразборчивых записей, потом взялся за блокнот. На полях неоднократно разными шрифтами было написано его имя — «Эдди Вираго», затем «Марион Мэнган», затем «Марион Вираго», затем «Эдди Мэнган». Эдди улыбнулся.

В прозрачном карманчике на обложке блокнота лежали еще несколько сложенных страниц. Эдди вытащил их и развернул.

Похоже, какой-то список или указатель, но не алфавитный. Каждая строка, каждый пункт окаймлены неровными черными линиями, словно их вырезали из газеты и приклеили к листку. Имена судей, политиков, полицейских, под именами записаны адреса. Одно или два имени обведены красной ручкой. Против других на полях что-то написано, но так мелко, что Эдди не сумел разобрать. Одно из имен было аккуратно крест-накрест перечеркнуто красным.

Эдди снова улегся на кровать. Прочитал весь документ от начала до конца. Он не впервые видел подобные вещи. Серьезная хреновина.

Луна за окном уже клонилась к закату, утопая в облаках, — красный шрам на плоти неба; облака напоминали багровые кровоподтеки. Буквы на стенах жили своей жизнью, маршировали как безмолвные солдаты. Или выстраивались в ряд как хорошенькие девочки. Эдди лежал на спине, и, когда закрыл глаза, ему померещилось, будто он видит языки пламени.