Ковбой Мальборо, или Девушки 80-х

Он достал из внутреннего кармана кожаной куртки листок бумаги с машинописным текстом, сложенный вчетверо. Она думала, что будет целая стопка, но нет, листок оказался один, какой-то сиротливый и очень замусоленный, как будто на нем ели или делали что-то еще.

Она вчиталась в текст.

«Лена (смотрит на ребят). Терентьев, скажи, разве ты не обещал, стоя вот здесь, на совете отряда, что будешь учиться только на “хорошо” и “отлично”? А ты, Маланьина, разве ты не обещала, что поможешь Терентьеву с учебой? Где же ваши слова? Неужели вам не стыдно смотреть нам прямо в глаза?»

Григорий Борисович тоже смотрел на нее испытующе, как Лена из синопсиса, прожигал взглядом, можно сказать.

– Мне кажется, я немного старовата для этой роли, – несмело сказала Кораблева.

– Ну… это мне решать! – сурово сказала режиссер. – Так что, будешь читать?

Кораблева вяло начала:

– «Терентьев, скажи, разве ты не обещал, стоя вот тут, на этом месте…» Ой, извините. Я ошиблась.

Григорий Борисович нервно оглянулся.

– Шумновато здесь. Слушай, а не хочешь порепетировать, поработать у меня в мастерской? Прослушивания уже скоро, надо тебе подготовиться. У меня есть мастерская, тут недалеко, на Пролетарском проспекте…

Кораблева слабо кивнула.

– Сейчас такси возьмем.

Он подошел к тротуару и, как-то нелепо размахивая листком с ролью, стал ловить мотор.

Но времена были не те. Такси так просто в Москве не ловились, тем более на Пушкинской.

Кто-то останавливался, но ехать на этот чертов Пролетарский проспект никто не хотел. Да и денег режиссер предлагал, видимо, не густо.

Кораблева стояла ни жива ни мертва. В висках у нее стучало. В голове действительно закружилось. Какое еще кино? Откуда кино? Да и кино ли?

Неожиданно режиссер подошел к ней и взял за руку.

– Поехали на метро! Тут четыре остановки!

– Нет… – вдруг сказала Кораблева. – На метро не хочу.

– Ишь ты какая… – криво ухмыльнулся режиссер. – А в кино сниматься хочешь? Там, брат, дисциплина.

Сделал вид, что снова ловит машину, и вдруг вернулся.

– Слушай, а тебе точно есть шестнадцать лет? У нас с этим строго…

Она вдруг побежала.

Ей показалось почему-то, что он будет ее догонять, поэтому бежала она очень долго, почти до Белорусского вокзала.

Там она остановилась, тяжело дыша.

К ней подошел какой-то парень в модных кроссовках «Адидас» и весело сказал:

– Девушка, у вас все в порядке? Что-то фигово выглядите.

Она отвернулась.

Всю дорогу домой Кораблева плакала. Неизвестно из-за чего. Просто так.

Но вечером ей позвонила Чайлахян и спросила, как успехи.

– Знаешь, – сказала Кораблева, – я решила отказаться от съемок. Ну на фиг мне сдалась эта пионерская организация? Я от нее в школе устала. И потом… Ну какая я вообще-то актриса?

– Ну да, – сказала Чайлахян. – Тут я тебя поддерживаю. И вообще хорошо, что ты дома. Знаешь, он мне не очень понравился, Григорий Борисович этот. Но у меня к тебе такой вопрос: а как ты думаешь, если я покрашу колготки марганцовкой в розовый – или лучше просто глубокий черный? Мне как будет лучше?

– Не знаю… – задумчиво ответила Яна Кораблева. – Не знаю, надо пробовать.

Глинтвейн

Лена Радлова, член ВЛКСМ c 1976 г., студентка вечернего отделения МГУ, русская, не замужем – поехала на Новый год в дом творчества Союза журналистов Москвы.

Путевка у нее была на семь дней, и вещей поэтому получилось немного. Но с другой стороны, и немало – не ходить же все время в одном и том же? Ко всему прочему, она взяла с собой лыжные ботинки – на базе, конечно, дадут, но какого-нибудь не того размера, так что лучше все-таки свои. Плюс красивый лыжный костюм. Вечернее платье – Новый год встречать нужно? Нужно. Кой-какие съестные припасы: колбаса сухая полбатона, банка сгущенки, банка шпрот, банка зеленого горошка. Ну и так далее.

Добираться ей пришлось от Речного вокзала на автобусе.

Слава богу, от остановки по лесу было идти каких-то метров двести, по лесной дорожке, утоптанной и вполне живописной, а то бы она этот чемодан вообще не дотащила. Попутчиков, как назло, не было. Да и как на них надеяться, на попутчиков, у них свои небось чемоданы и рюкзаки…

В лесу было так тихо, так красиво, что она даже немного обалдела от умиления. Потом увидела живую белку, села в сугроб. Ну бывает же такое прекрасное!

Впереди ее ждали целых семь зимних дней – живых, ярких, полных мерцающего снега и еще не совсем понятного ей счастья. И самое главное – вместе с ней ехала подруга Ермолаева. Она там будет не одна! К ней не будут безнаказанно клеиться всякие старички! Им вдвоем будет весело гулять в лесу!

Впрочем, с этим самым весельем, а вернее, с подготовкой к нему возникла некоторая техническая проблема – причем еще в Москве…

Дело в том, что к подруге Ермолаевой должен был приехать ее мальчик, Сережа. У Сережи была также сестра Оля, а у Оли тоже был друг – поэт Геннадий Рабинович. А к Радловой должен был приехать я. Итого получалось целых шесть человек.

Но свободные нравы дома творчества журналистов все это позволяли.