Ковен озера Шамплейн

– Наша хозяйка не знает подходящего заклинания? – злорадно промурлыкал Эго.

– Совсем-совсем ничего не знает, – хихикнул Блуд.

Спор, явившийся последним, облизнулся.

– Но для этого у тебя и есть мы.

– Гримы, – утомленно вздохнула я. – Вы же питаетесь эмоциями. Что вы можете предложить?

– Память – это и есть чистые эмоции, – пояснил Эго, оглядывая неподвижного Сэма с голодным и плотоядным прищуром. – Все когда-либо пережитое…

– Обдуманное, – подхватил Спор.

– И запланированное, – закончил Блуд.

Я недоверчиво кивнула.

– То есть вы можете съесть его память?

Коты мяукнули.

– Хорошо. Только не переусердствуйте, – напутствовала я, пристально следя за гримами, принявшимися обступать Сэма. – Не хочу, чтобы его мозги превратились в желе.

Эго оскорбленно фыркнул и запрыгнул Сэму на подушку. Все трое вдруг сплелись вокруг его головы мохнатой шапкой. В зловонных пастях сверкнули розовые языки – и гримы одновременно лизнули голову Сэма.

Он раскрыл рот и выгнулся, сведенный судорогой.

– Все же никакая ветчина не сравнится со вкусом истинного страха, – промурлыкал Спор, лобзая испарину с его лба.

– А чуть раньше еще больше боли… Вы это чувствуете? – подхватил Блуд, похрюкивая от блаженства. – Самоубийство, м-м!

– Всего одиннадцать лет, а мозги с половиц уже соскребал так лихо, – заметил Эго.

– Даже от них лавандовым мылом пахло, – мечтательно протянул Блуд. – Прямо как от ее волос… Теперь он ненавидит лаванду.

Я вздрогнула и тут же подалась вперед, хватая Эго за шкирку.

– Не так далеко! – рыкнула я на гримов, тут же прижавших к макушке остроконечные уши. – Не надо выедать его детство и воспоминания! Лишь последние два часа, ясно? Кончайте с этим.

Эго сощурил глаза, и я впервые увидела, чтобы кот улыбался – так хищно, довольно и совсем по-человечески. Мне потребовалось приложить усилие, чтобы не позволить любопытству взять верх: услышать о прошлом Сэма было бы увлекательно, но на деле это могло разрушить его психику, а возможно, и дееспособность.

Блуд провел шершавым языком по переносице Сэма снизу вверх, и трое гримов плавно отстранились.

– Последних двух часов в его памяти больше нет, – заключил он. – Получился весьма сытный обед. Я даже потолстел! Взгляните на эту прелестную складочку жира!

Я удовлетворенно осмотрела Сэма: смерила на ощупь пульс и прислушалась к дыханию, чтобы убедиться, что такие энергозатраты не повредили его и без того истощенный организм. Он продолжал спать так же, как и прежде – здоровым и беспробудным сном. Целительным сном, который позволит ему жить без бремени ужаса, сожаления и стыда.

Поправив шерстяное одеяло, я отошла от дивана.

– Молодцы, – похвалила я гримов и оттянула резинку, щелкнув себя по запястью. – Домой!

– Это еще более унизительно, чем цветочный горшок, – вздохнул Эго, оскалившись на ненавистный глиняный сосуд, стоящий на подоконнике. Из него теперь к потолку увивалось тонкое и хрупкое яблоневое дерево.

В едином прыжке гримы растворились в воздухе, и в этот момент ключ в дверном замке повернулся.

– Я сделал две копии ключей – для себя и для тебя, – объяснил вошедший Коул, подняв над головой руки, когда я уже приготовилась швырнуть ему в голову подсвечник. – Что с Сэмом?

Впервые Коул, говоря о своем напарнике, звучал столь озабоченно и волнительно. Он обошел диван, нерешительно заглядывая Сэму в лицо, будто опасаясь увидеть его давно окочурившимся. Обняв Коула за плечи, я утешительно растерла руками его мышцы, затвердевшие от напряжения.

– Я все сделала.

– Сделала что? Он останется человеком или…

– Останется, да. Сейчас он спит. Утром ему станет лучше. Он и не вспомнит о том, что напало на него в доме Хармонда.

– Спасибо.

– Не поверишь, – ухмыльнулась я. – Но за это ты должен благодарить Эго, Спора и Блуда.

Коул поморщился и, взяв меня за руку, повел к своей комнате, откуда доносился шум работающего проектора и голоса нарисованных мышей, спасающихся от трактора через поле. Тихонько приоткрыв дверь, Коул просунулся в щель, а затем закрыл дверь обратно.

– Она рисует, – шепнул он. – Кажется, совсем не напугана.

– Марта очень храбрая девочка, – согласилась я. – Так что ты сделал с Гансом?

Коул вдруг помрачнел, и под ложечкой у меня тревожно засосало. Не дав мне разволноваться и засыпать его вопросами, Коул быстро вошел в спальню, приветливо улыбаясь. Марта стучала коленками, разложив на них альбомные листы, а рядом, свернувшись клубком, мурлыкал свою колыбельную Штрудель.

– Где папа? – спросила она то же самое, что пыталась разузнать и я секунду назад. – Он что, ушел на небо к маме?

В спальне будто резко похолодело.

– Нет, вовсе нет! – воскликнул Коул, как и я поразившись тому, что такая кошмарная мысль стала первой, которая пришла на ум этой крохе. – С ним все в порядке. Сейчас я отвезу тебя к тете Шэрон. Ты ведь помнишь Шэрон?

Я не знала, о ком говорит Коул, но Марта радостно взвизгнула и закивала, складывая альбом и упаковку карандашей обратно в розовый рюкзачок.

– Тетя Шэрон давно к нам не приезжала, – поведала она. – А папа будет ждать меня там?