Ковен заблудших ведьм

– Не совсем. Это магия Пустоты, – прошептал Диего серьезно, впитывая преддверие сумерек. В них его глаза походили на топазы. – У ковена Санта Муэрте – ковена Микаэлла – была своя версия легенды об Эхоидун. Это вовсе не имя той женщины, что стала первой Верховной и царицей… Эхоидун – это «пустота» в переводе с шумерского. Ты когда-нибудь задумывалась, как вообще появилась магия? – спросил Диего, взглянув на свои руки, отчего и я посмотрела на свои. – Микаэлл считал, что Эхоидун – не человек, а душа, что реинкарнирует, когда нужна миру больше всего. Первая реинкарнация подарила человечеству магию, породив ведьм, вторая – восемь даров… А может, их было гораздо больше! Важно лишь то, что сделает новая Эхоидун, но мы узнаем это, только если не убьем Морган раньше времени. Ей надо повзрослеть. Кто в пятнадцать лет рвется в войну против безумной Верховной ведьмы?!

Я понимающе замолчала, борясь с любопытством, что разжег Диего, и непрошеным чувством вины. Он был прав: то, что Шайя и Ворожея взвалили на Морган этот величавый титул, не означало, что она готова к нему. У меня ушли годы, чтобы смириться со своим верховенством и принять ответственность за ковен, – сколько же времени потребуется девочке-подростку, чтобы принять ответственность за весь мир?

– Хорошо. Я поняла тебя. Морган не пострадает. Даю слово.

Диего кивнул, не скрывая облегчения, и остался сидеть на крыльце, пересчитывая рукояти клинков, затерявшихся в желтой траве, – проверял, все ли готово. Я закрыла дверь и, собравшись с мыслями, двинулась на звук жизни, кипящий на кухне вместе с бульоном на плите.

– Ты голодна? – спросил Исаак, обернувшись. В белой накрахмаленной рубашке, с лиловыми синяками под глазами и изжеванными губами, он прикладывал все усилия, чтобы не выглядеть так, будто хочет упасть в обморок. Однако притворщик из него был прескверный. – Я тут суп сварил… Джулиан попросил приготовить ужин.

– Джулиан? Попросил? – переспросила я и вдруг вспомнила те чары, что даже Тюльпану превращали в кроткую безропотную овечку. На Исаака, смертного и ослабленного, они действовали с удвоенной силой. Черный глаз, начерченный углем раскрытой ладони, еще был свеж в памяти – любимое заклинание Джулиана. С его помощью он положил всех людей в баре под Новым Орлеаном, а теперь руководил моим ковеном, как театром марионеток.

Челюсть у меня свело от злости и грустного взгляда Исаака, с которым тот отвернулся в плите. Отставив суп, он взялся за приготовление жаркого.

– Скоро пойду накрывать на стол. Морган ушла наверх. Ей надо вздремнуть. А Джулиан, кстати, искал тебя… Просил передать, что с заходом солнца ждет тебя на ужин.

Я изобразила рвотный спазм, но Исааку не нужно было объяснять мое отношение к Джулиану. Он и сам, невзирая на свои родительские чувства, разделял его.

– Ты… уже общался с ним, да?

Исаак стиснул пальцами деревянный черпак, загоняя в пальцы занозы, и покачал головой. Мы почти не говорили об этом: ни сегодня, ни раньше. Исааку было достаточно знать, что Джулиан – его родной сын, мой близнец, чьи фотографии он до сих пор хранил под подушкой, – убил всю нашу семью и мечтал сделать со мной то, что не в силах вообразить ни один отец. Исаак сразу опускал голову и спешил найти любое другое занятие на Земле каждый раз, как слышал имя Джулиана. Я не могла винить его в этом – осознание, что ты породил чудовище, невыносимо.

Потому меня ничуть не удивило, когда Исаак сполз на пол и почти потерял сознание при виде Джулиана на пороге нашего дома. Теперь же он, подтверждая мои самые горькие догадки, ответил:

– Это была худшая встреча с родным сыном, какую я только мог себе вообразить. Он так похож на Викторию… И на меня тоже. Вы оба похожи, разумеется, но между вами целая пропасть. Всего одно отличие, давшее трещину, и обернувшееся трагедией для всего рода.

– Какое отличие?

– Он не твой брат. – Я вскинула брови, и Исаак тут же выпалил на одном дыхании, выдавливая из себя слова, как гной из раны: – Он даже не человек. И не колдун. Виктория убила его душу еще до того, как он появился на свет, и вместо нее пришла магия. Джулиан умер тогда, а это… Это просто его искаженное эхо. Я не хочу верить, что все это было его осознанным выбором. Он просто…

– Был осквернен еще до рождения, – прошептала я, поджав губы. – Так и есть. Джулиан не мой брат. Он – мое отражение.

Исаак отвернулся к кастрюле, переваривая и эту мысль, и этот разговор. Весь день был преисполнен ужасами, откровениями и озарениями. Чем бы Самайн не закончился, это неизбежно – и слава богу! Лишь бы положить всему конец.

Руки у Исаака дрожали, и я забрала у него нож, чтобы разделаться с овощами самостоятельно. В таком состоянии ему нужно было отлеживаться, а не носиться на побегушках самодовольного отпрыска, даже не пожалевшего того, кто подарил ему жизнь.

– Насчет диббука… Все, что ты когда-либо делал, ты делал ради других. Ради меня, – сказала я, бросая нашинкованные томаты в миску. – Подумаешь, навалял Диего в приступе одержимости… Ему и не так доставалось в двадцатые!

Исаак вздохнул, вытирая руки о полотенце.