Сесилия и Дафна собрали бумагу, оставшуюся после распаковки подарков, и аккуратно сложили ее, чтобы использовать на следующий год ту, которая была не слишком порвана.
Миссис Дарн прежде читала книгу, по которой был снят фильм, и вскоре перестала следить за сюжетом. В целом, она была очень счастлива. Сесилия радовалась тому, что Дафна остается у нее ночевать и что утром она принесет подруге чай в постель, приготовив его в точности, как та любит – капелька молока и ложечка сахара, а потом раздвинет шторы и, поинтересовавшись, как Дафна спала этой ночью, получит в ответ традиционную шутку:
– На левом боку, дорогая, под твоим миленьким теплым пледом.
Подумав обо всем этом, Сесилия вернулась к приключениям мистера Мура в Марабарских пещерах.
Глава 16
Единственным, кто заразился простудой от Тины, стал Том. Алиса после рождественских каникул вернулась на работу. Она чувствовала себя свободной, когда, возвращаясь вечером домой, не обнаруживала Мюррея на станции «Холборн». Теперь там какая-то девушка пела песни Тэмми Вайнет под аккомпанемент барабана и гитары.
Как обычно, скрипачка думала об Акселе Джонасе. Он мерещился ей повсюду: в толпе пассажиров на платформе, на фотографиях в газете, которую она пыталась читать по пути… Она не видела Акселя с той самой встречи на лестнице, зато часто слышала над головой его шаги, а вчера вечером – какой-то шум из-за закрытой двери «переходного класса». Том лежал в постели у себя в «четвертом» и лечился от простуды. Было уже довольно поздно, но на Вест-Энд-лейн работал круглосуточный магазин. Алиса купила там аспирин, а когда возвращалась, увидела в окне эркера проблеск, похожий на луч фонарика.
Он сразу же исчез, и она не была уверена, что ей не показалось. Зайдя в дом, молодая женщина подкралась к двери «переходного» и прислушалась. Оттуда доносилась негромкая возня, но не звук шагов, а другой шум, словно там что-то перебирали и двигали – то ли шуршали пачками бумаг по деревянной поверхности, то ли открывали и закрывали ящики стола. Впрочем, может быть, все это было только игрой воображения.
Она подозревала, что там был Джонас. Ни Тина, ни Джед никакого интереса к комнате Джарвиса не проявляли. Если бы Алиса точно знала, что это они, то спокойно открыла бы дверь и поинтересовалась, чем они тут занимаются. Но при одной мысли, что в темной комнате находится Аксель, ей стало страшно. Она боялась того, что после этого может случиться. Поэтому женщина быстро поднялась по лестнице и выключила за собой свет. Пока она готовила для Тома горячее питье и растворяла в стакане воды аспирин, Алиса все время пыталась убедить себя, что ничего особенного не происходит: в конце концов, Джонас – друг Стрингера и, безусловно, обо всем с ним договорился. Впрочем, она отлично понимала, что ее беспокойство вызвано отнюдь не только этим.
Позже скрипачка услышала на лестнице его шаги. Для того чтобы подняться на третий этаж, Акселю не нужно было проходить мимо Алисиной комнаты, но, судя по звукам, он прошел по галерее и остановился за ее дверью. Алиса знала, что если он сейчас повернет ручку, то войдет: дверь была не заперта. Она ждала, затаив дыхание и замерев от ужаса. Никогда еще в своей жизни она так не боялась. И никогда так ни на что не надеялась.
Он простоял долго, наверное – целую минуту, которая показалась Алисе вечностью. Потом послышался звук удаляющихся шагов, и у нее над головой хлопнула дверь. Напряжение спало. Скрипачка сама не могла сказать, что испытала – облегчение или горькое разочарование, – так же, как она не могла бы объяснить, чего так испугалась.
Множество раз она обдумывала тот их разговор, когда Аксель заявил, что он – сумасшедший. Он произнес это совершенно серьезно и спокойно, как будто говорил о том, что страдает астмой или обмороками. И сейчас Алиса все больше склонялась к мысли, которая в тот момент почему-то не пришла ей в голову: Джонас использовал слово «сумасшедший» как иносказание, подразумевая свою взбалмошность, эксцентричность, а может быть, и донкихотство.
Ведь еще он сказал, что верит в любовь. Ей тогда показалось, что произнес он это довольно зло, но не исключено, что это ей именно показалось. Зачем ему было говорить Алисе о своей вере в вечную и безграничную любовь, если он сам в нее не влюблен?