Ковры под псевдонимом

Этот разговор имел свое продолжение в доме Кострикиных. И там она точь-в-точь повторила слова, сказанные своим коллегам. Человек цельный, честный, она везде и со всеми оставалась сама собой.

…За несколько дней до дня своего рождения Дзубан еще раз не прошел в аспирантуру и опять винил тех, кто не признавал в нем гения. Был мрачен, зол на весь мир, кому-то из знакомых даже ляпнул, мол, все кончено для него. Тридцать четыре года — и ничего не сделано для бессмертия, а главное — для обогащения. Позер и любитель играть чужие роли, на этот раз он изображал человека, готового к самоубийству.

Естественно, он не радовался, как это бывает в день рождения, а вспоминал свои «неудачи». Поскольку не имел друзей и приятелей, пребывал в одиночестве. Всячески взвинчивал себя и еще больше сатанел. Он всегда тяжело переносил дни именин. Вот достиг бы чего, имел деньги, собрал бы гостей…

И тут в его голове возникла мысль «взять» кассу ювелирного магазина.

…Тем же вечером одна из работниц «Малахитовой шкатулки» позвонила заболевшей накануне Кострикиной, справилась о ее здоровье. Среди прочих новостей сообщила, что одну из кассирш увезли неожиданно в больницу. Значит, завтра некому работать. Конечно, никому и в голову не приходило, чтобы именно Анна Степановна заменила ее — ведь она тоже нездорова. Но она сама решила: «Выйду завтра на работу. В конце концов чувствую себя получше, надо подсобить».

Между прочим, она была далеко не здорова. Ведь Кострикина (об этом знали только самые близкие) не случайно два года пребывала на инвалидности. И вот уже доработала до пенсии. Решила еще два месяца потрудиться в своем коллективе.

Тринадцатого ноября она отправила утром своих ребят на учебу, накормила мужа и поехала на Калининский проспект. Ей, палочке-выручалочке, конечно же, были рады и очень благодарны.

…В то утро он извлек из чемодана наган и зарядил его пятью патронами. Специальный чехол для хранения оружия, сшитый им весьма изобретательно, он оставил на квартире у двоюродного брата, где обитал в последнее время. Взял кусок бельевой веревки, один ее конец привязал к кольцу рукоятки нагана, другой — к брючному ремню. Сунул револьвер за пояс, вышел из дома и направился по заранее продуманному маршруту. Это он потом будет уверять следствие и суд, будто ничего заранее не намечал, никакого умысла не имел.

Сначала Дзубан погулял, настраивая нервы. Впрочем, они у него не шалили. Встал в очередь за мандаринами.

В два часа дня он сидел в кинотеатре «Пламя», в темноте наслаждался мандаринами. Всласть, в полное свое удовольствие. Он их очень любит. После сеанса зашел в кафе, прихватив с собой четвертинку, плотно пообедал. Заказал еще полстакана джина. Наверно, все-таки внутреннее напряжение сказывалось, потому что опьянения не почувствовал: на ногах стоял твердо.

В семнадцать сорок пять Дзубан в солнцезащитных очках, в перчатках, с черной хозяйственной сумкой в руке пересек улицу по подземному переходу и вошел в магазин «Малахитовая шкатулка». Народу было порядочно.

Примерно в восемнадцать он поднялся на второй этаж. Старший продавец Валентина Иванюгина была в нескольких шагах от кассы, где сидела Кострикина. Она обратила внимание на человека в темных очках, проследила за ним взглядом и увидела, как он подошел к кассе и что-то сказал Анне Степановне. В руке у Дзубана блеснуло оружие. Он крикнул: «Буду стрелять! Давай деньги!..»

— Вы что, шутите? — чуть отстранилась Кострикина. Но грабитель не шутил. Изо всех сил он рванул тонкое полистироловое ограждение кассы и громко повторил: «Давай деньги, иначе стреляю! — И, направив револьвер в сторону растерявшихся покупателей, несколько раз повел им по лицам застывших от ужаса людей. Еще скомандовал: — Стоять всем на месте!»

Валентина хотела было броситься в дверь, что была за ее спиной, но Дзубан, разгадав ее намерение, повернул к ней пистолет: «Стоять!»

Все остальное длилось не более трех минут. В напряженной тишине Анна Степановна успела закрыть кассовый аппарат с деньгами, отбросила кинутую ей черную сумочку и, чуть отстранившись от упершегося ей в бок нагана, нажала кнопку тревоги. Раздался резкий сигнал, и тотчас же Дзубан дважды нажал спусковой крючок. Выстрелы показались Вале не более чем ударами хлопушки, однако, увидев, как оседает Анна Степановна, все поняла.