Предисловие автора

«Кожаные ризы» – книга не повествовательная. В ней вы не встретите долгих и трогательных рассуждений о погоде, о русских просёлочных дорогах или мятежном состоянии неба. У неё практически нет жанра, нет привычных для жанровой литературы вольных отступлений перед очередным поворотом сюжетной линии.

Это книга о событиях человеческого сердца. Событиях разнообразных, видимых со стороны и сокрытых от посторонних глаз.

«Может, неурядицы наши оттого, что любви в нас не стало, одни фуражи да клубные гармошки?» – спрашивает городской голова Фёдор Смольников в рассказе «Онуфриева яблонька»…

Когда литератор ведёт сюжетную линию не по витиеватым житейским следочкам на песке, а напрямую через сердце своего героя, через его эмоции, страдания и взволнованные побуждения, читателю открываются тайные глубины человеческой личности.

Ум, как бы хорош ни был, всегда ограничен собственными красными флажками. Другое дело – сердце! Сердечное ощущение бытия пронзительно и бесконечно разнообразно. Оно определяет наше отношение к окружающему миру, заставляет «независимый» ум совершать те или иные поступки.

«Кожаные ризы» – это книжка-рассказка о простых людях, которым (как и представителям выдающихся биографий) свойственны сильные чувства и трогательные задушевные интонации. Большинство повествований основано на реальных биографиях «вечно молодой» колонии семидесятников прошлого века.

Время действия – общее для всех «колонистов» розовощёкое социалистическое детство. Далее – по секундомеру истории, вплоть до капиталистической зрелости в наши дни.

Место действия – матушка Россия.

Глава 1. Деревенские байки

МЕЩЕРСКИЕ РАССКАЗЫ

Рассказ 1-й. Жила-была Матвеевна

Жила-была русская женщина Козлова Татьяна Матвеевна. Ладно жила. Муж-фронтовик Иван Никитович – человек добрый, любящий. Детишки-погодки – старшенькая дочурка Марина и сын Николенька.

Хорошо жила Матвеевна! Трёхкомнатная квартира в городе. Работа знатная, с выездом за границу. Кто в семидесятых годах жил, тот знает: должность с выездом – кормилица хлебная, статусная. Привёз два «Грюндика», один себе оставил (вещь!), другой в комиссионку сдал – вот тебе и вторая зарплата.

Без малого двадцать лет судьба водила Матвеевну по сытым Швейцариям да Брюсселям. Трудилась женщина не корысти ради. Марину да Николку в люди вывести мечтала.

А ещё имелась у неё любовь сердечная – дача. Дом с крылечком, печь расписная и сад-мичуринец.

Татьяна любила землю не прибыльно, не по-фермерски. Присядет, бывало, под вечер у крыльца и щурится на яблоньку. А сама-то сквозь ветви наливные глядит далеко-далеко. И летит её гляделка над цветущим садом, над речкой порожистой в звёздную черноту ночи. Бесстрашно летит. То ли любопытство бабье зовёт в темень полночную, то ли смертушка манит, приспосабливает к будущим «заграницам»…

Пришло время – помер Иван Никитович. А годков через десять отлетела и Танина душа за бархатные пологи. Схоронили её одесную мужа, на сельском погосте возле старой Дунинской церкви.

Перед самой смертью любимую дачу Матвеевна отписала сыну. Рассудила так: дочь вышла замуж за мужика крепкого, с жизнью, Бог даст, управится. А вот сын… Вроде не бездельник, только странный какой-то, всё у него не по-человечески. Психолог, книги пишет, обучает людей по головам других к личному счастью стремиться. Чудно. А тут, глядишь, к земле приблизится, проще станет, ум гордиев расплетёт…

Так решила Матвеевна. Правильно рассудила, но просчиталась.

В первый же год по смерти матушки Николай привёз в деревенский дом друзей. Братки весёлые, городские, будущие успешники. Первым делом попилили они на дрова дивный сад-мичуринец, дескать, от комаров спасу нет. Попили вино пару недель, пожгли в мангале фруктовую древесину, погундели о достоинствах науки «Психология» и уехали.

На второй годок сын и вовсе материнское хозяйство по миру пустил. Дом с печью расписной и мебелью родительской соседу-пьянчужке отписал. Переписал – как плюнул через плечо: «Бери, Серёга!» Тот и взял. Да в пьяных руках что удержится?..

Прошло двадцать лет. Превратился дом в драный нежилой пятистенок. Хрустнула печь, провалилась крыша. Поросла бурьяном пустынька на месте лучшего в деревне сада.

…Гляжу я горестно по-соседски на убогий остаток Татьяниного хозяйства и думаю: «Балует Время, ох, балует! То припрячет дело рук человеческих и через тысячу лет этак невзначай возвращает со дна Житейского моря. А иной раз следок так заметёт – будто и вовсе не было».

Спросишь Время:

– Что шалишь, жизнь людскую в траву бурьян прячешь?

А оно молчит да идёт себе стороной. Не ответит и назад не обернётся…

Рассказ 2-й. Воскресение

Июль. Жаркий воскресный полдень. Близ паперти Покровского храма сидит на лавочке человек с непокрытой головой. Вглядывается в кирпичные стены, щурится на солнце и припоминает страшный пожар двухлетней давности. Да, было лихо…