Козьма Прутков и его друзья

«Могучая творческая фантазия, замкнувшись в саму себя, опираясь на свою собственную мощь, из простой повседневной жизни воссоздает нечто целое, стройное, оконченное, обильное мыслью, верное действительности. Басня открывается великолепною картиной природы во вкусе Сальватора-Розы или тех испанских живописцев, в которых иногда бывают клочки пейзажей.

В горах Гишпании тяжелый экипаж

С кондуктором отправился в вояж.

Гишпанка, сидя в нем, немедленно заснула,

А муж ее меж тем, увидя тарантула,

Вскричал: «Кондуктор! стой!

Приди скорей! Ах, боже мой!»

На крик кондуктор поспешает И тут же веником скотину выгоняет,

Примолвя: «Денег ты за место не платил!»,

И тотчас же его пятою раздавил...

Видите ли вы перед собою эту каменистую, неровную дорогу — равнину и возвышенности, обожженные полдневным солнцем, дальний, голубой силуэт гор на горизонте, и посреди всей этой сцены, достойной кисти великого художника, старый тяжелый экипаж с массивными колесами, мулами, украшенными ленточками, аррьеросами, с карабином за плечом и зорким взглядом во все стороны...»

И снова опустим рассуждения Дружинина о «типах» и «типичности», после которых он приступает к разбору образов басни — гишпанки, ее мужа и тарантула, забравшегося в экипаж; причем, возгоняя листаж, критик отвечает на каждую строку Пруткова — пятьюдесятью своими.

...Вот уже тарантул пробирается к беспечно спящей гишпанке. И тут критик бросает автору весьма веский упрек.

«Это эффект очень сильный, но который даже по плечу писателям в роде Александра Дюма, Поль-де-Кока и Бальзака. Истинному художнику¹⁰ не следовало бы браться за подобные эффекты, но автор басни выкупает свой легкий промах новым типом, превосходящим оба первые. Мы говорим о кондукторе, сухом и чреватом бесполезными поговорками, об этом мещанском типе из породы Жеронтов. Как он прижимист и готов на зло, с каким наслаждением умерщвляет он бедного тарантула и еще прибавляет к злому делу иронию, от которой холод прохватывает читателя и волоса его начинают медленно подниматься кверху! «Денег за место не платил», говорит кондуктор и убивает тарантула, сперва выгнав его веником и натешившись муками своей жертвы... Вот могучее создание фантазии. Чтоб приискать ему равное, придется обратиться к Шекспиру...»

Недавно мы прочитали интересное исследование о тенденции изготовления гениев срочно и в массовом порядке. Предположим, вам для каких-то нужд необходим авторитетный ученый механик. Для этого берется любой достаточно расторопный и образованный товарищ, опубликовавший ряд трудов по механике. Местечкин, скажем. Вы пишете о нем статью, в которой должны встречаться обороты, подобные такому: «Как утверждают Архимед, Ньютон, Чебышев и Местечкин...» Повторите этот прием в другой статье, третьей... Сочините книгу с многочисленными ссылками на Местечки-на, составьте сборник воспоминаний о нем (не важно, если он еще жив), упоминайте его имя в телепередачах и эстрадных представлениях, назовите, наконец, его именем теплоход. На все это у вас уйдет года три. Зато теперь вы смело можете укрываться в сени авторитета созданного вами гения. Публика возражать не будет, она привыкла.

Теперь мы видим, что эта тенденция не нова. Ее знал и А. В. Дружинин, сопрягавший еще незримого К. П. Пруткова с могучими именами.

Кстати, позднейшие историки литературы (П. Н. Берков) пытались бросить тень на А. В. Дружинина, намекнув на то обстоятельство, что последний был дружен с Александром Жемчужниковым и что статья писалась не как следствие преклонения перед талантом К. П. Пруткова.

Мы не хотим сказать, что такого не бывает. Очень даже бывает. Мы знаем немало и таких случаев, когда из дружеского участия писалась большая рецензия на одно маленькое стихотворение поэта. Но, что касается басни К. П. Пруткова, мы отвергаем намек целиком и полностью. Слишком уж прославлено было имя дебютанта впоследствии...

12

Последним произведением К. П. Пруткова, увидевшим свет без его подписи, была басня «Стан и Голос». «Новый Поэт» вставил ее в свою статью «Канун нового, 1853 года. Кошемар, в стихах и прозе».

В статье «Новый Поэт» пробовал импровизировать стихи, но его перебили...

«— Это скучно...— произнесла Муза, опрокинув головку и смотря в потолок.— Я этой поэзии не люблю. Этакая поэзия нравится мне лучше.

И она, засмеявшись, начала читать:

Хороший стан, чем голос звучный,

Иметь приятней во сто крат:

Вам это пояснить я басней рад.

Какой-то становой, собой довольно тучный,

Надевши ваточный халат,

Присел к открытому окошку.

(И, молча, начал гладить кошку.)

Вдруг голос горлицы внезапно услыхал...

«Ах, если б голосом твоим я обладал»,—

Так молвил пристав: — «Я б у тещи Приятно пел в тенистой роще,

И сродников своих пленял и услаждал!»

А горлица на то головкой покачала И становому так, воркуя, отвечала :

— А я твоей завидую судьбе:

Мне голос дан, а стан тебе.

— Хороша басня? — спросила Муза, окончив читать и заливаясь звонким смехом, который то смолкал на минуту, то опять возобновлялся.

Сидевший у «Нового Поэта» фельетонист воскрикнул:

— Превосходно! Чудо! Как это остроумно! Прелесть! Кто это сочинил?