Козьма Прутков и его друзья

«В стремлении к идеалу, или на пути духовного совершенствования, всякого стремящегося ожидают два подводные камня: отчаяние от сознания своего собственного несовершенства, из которого есть выход,— или неправильное, непрямое отношение к своему несовершенству, которое, большею частью, безвыходно».

Тогда-то Козьма Прутков и решил воспроизвести обуревавшие его мысли в виде стихотворения, которое получило название «Безвыходное положение».

Толпой огромною стеснилися в мой ум

Разнообразные, удачные сюжеты,

С завязкой сложною, с анализом души...

...верный новому в словесности ученью,

Другим последуя, я навсегда отверг:

И личности протест и разочарованье,

Теперь дешевое, и модный наш дэндизм,

И без основ борьбу, страданья без исхода,

И антипатии болезненной причуды,—

А чтоб не впасть в абсурд, изгнал экстравагантность.

Очистив главную творения идею

От ей несвойственных и пошлых положений,

Уж разменявшихся на мелочь в наше время,

Я отстранил и фальшь и даже форсировку,

И долго изучал,— без устали, с упорством,

Свое в изгибах разных внутреннее я.

Затем, в канву избравши фабулу простую,

Я взгляд установил, чтоб мертвой копировкой

Явлений жизненных действительности грустной

Наносный не внести в поэму элемент,

И, технике пустой не слишком предаваясь,

Я тщился разъяснить творения процесс

И слово новое сказать в своем созданьи.

С задатком опытной практичности житейской,

С запасом творческих и правильных начал,

С избытком сил души и выстраданных чувств,

На данные свои взирая объективно,

Задумал типы я и идеал создал,

Изгнал все частное и индивидуальность,

И очертил свой путь и лица обобщил,

И прямо, кажется, к предмету я отнесся

И, поэтичнее его развить хотев,

Характеры свои зараней обусловил,

Но... разложенья вдруг нечаянный момент

Постиг мой славный план... и я вотще стараюсь

Хоть точку в сей беде исходную найти!..

Стихотворение это вполне похоже на критическую прозу. И хотя поэт опубликовал его, не оно принесло ему славу.

Однако есть примеры, когда другим литераторам, выдававшим прозу за стихи, везло больше...

Козьму Пруткова в одной из статей Григорьева поразило выражение: «Новое слово Островского есть самое старое слово — народность», и он решил попробовать себя в манере великого драматурга, сочинив естественно-разговорное представление «Опрометчивый турка, или Приятно ли быть внуком?»

В разделе, посвященном супружеской жизни Козьмы Петровича, мы уже упоминали некоторых персонажей пьесы: «Известного писателя» и приятеля его Ивана Семеныча, игравшего на скрипке без канифоли. Но кроме них, читатель встретился снова с героями «Фантазии» князем Батог-Батыевым, Кутилой-Завалдайским, Либенталем и госпожой Разорваки, вдовой того самого.

Они ведут естественные разговоры о самых простых вещах, то и дело возвращаясь к Ивану Семенычу, который так и не извлек из скрипки ни звука, чем сильно повредил своей карьере, потому что его пытался слушать сам губернатор. Обиженный сановник тогда встал и, подняв руку к плафону, сказал:

— Мне вас не нужно, я не люблю упрямых подчиненных; вы вообразили теперь, что можете играть без канифоли; весьма возможно, что захотите писать бумаги без чернил! Я этаких бумаг читать не умею и тем более подписывать не стану ; видит бог, не стану!

Миловидов поведал, как Иван Семеныч приглашал на свои обеды «власти», угощая их самым тончайшим образом.

«Лежавшие в супе коренья изображали все ордена, украшавшие груди присутствующих лиц... Вокруг пирожков, j вместо обыкновенной какой-нибудь петрушки, подсыпались жареные цветочные и фамильные чаи... Пирожки были с кисточками, а иногда с плюмажами!.. Косточки в котлетах были из слоновой кости и завернуты в папильотки, на которых каждый мог прочесть, свойственный его чину, нраву, жизни и летам,— комплимент. В жареную курицу вечно втыкался павлиный хвост. Спаржа всегда вздевывалась на проволоку; а горошек нанизывался на шелковинку... Вареная рыба подавалась в розовой воде... Пирожное разносилось всем в конвертах, запечатанных казенною печатью какого ! кто ведомства. Шейки бутылок повязаны были орденскими ленточками и украшались знаками беспорочной службы; а шампанское подавалось обвернутое в заграничный фуляр...»

Естественно-разговорное представление прерывается неожиданным появлением Ивана Семеныча, который сообщает госпоже Разорваки, что у нее есть внук турецкого происхождения...

Это замечательное произведение так и не было доведено до конца, но оно и в таком виде высоко ценилось Римским-Корсаковым¹.

¹ По многочисленным воспоминаниям, эта пьеса Козьмы Пруткова была в программе домашнего спектакля у Римских-Корсаковых. Кроме того, когда однажды заиграли «Orientale» Глазунова, Николай Андреевич заметил, что «в этом номере, говоря словами Козьмы Пруткова, всюду восток...» Римский-Корсаков очень часто цитировал своего любимого поэта и даже подражал ему. Известна открытка композитора к В. Вельскому от 27 сентября 1902 года, в которой, нетерпеливо ожидая очередной отрывок либретто «Китежа», Римский-Корсаков пишет:

Вянет лист, проходит лето.

Мокрый снег валится,

От неимения либретто Можно застрелиться.

18