Козьма Прутков и его друзья

В стихотворении «Мой сон» Козьма Прутков предугадал свою кончину еще за десять лет до ее наступления.

И слава моя гремит, как труба.

И песням моим внимает толпа Со страхом.

Но вдруг... я замолк, заболел, схоронен;

Землею засыпан; слезой орошен...

И в честь мне воздвигли семнадцать колонн Над прахом.

Мы вспоминали эти пророческие слова, разыскивая могилу Козьмы Пруткова. Но, несмотря на очевидную примету («семнадцать колонн»), не могли ее найти. И мы долго думали, как могли быть использованы колонны, ибо современная архитектура никакой нужды в них не испытывает...

Вместе с «Кратким некрологом» в «Современнике» было опубликовано (посмертно) неоконченное естественно-разговорное представление «Опрометчивый турка».

В том же номере на суд широкого читателя впервые был вынесен «Проект о введении единомыслия в России».

Как выяснилось впоследствии, этот документ оказал неоценимое влияние даже на таких видных современников Козьмы Пруткова, как Салтыков (Щедрин).

Уже в год смерти Козьмы Пруткова он в своей хронике «Наша общественная жизнь», не называя фамилий, рассказывает о тех, кто «наперерыв друг перед другом предлагали^-проекты о введении единомыслия и спешили указать на вред, который от разномыслия происходить может».

Возревновав к славе Пруткова, он и сам создает ряд проектов, но приписывает их неким штатским генералам, которые «в регистратуре родились, воспитались и состарились, следовательно ничего не понимали». Это совсем рядом с мыслью, высказанной одним из друзей Козьмы Пруткова в «Биографических сведениях» о покойном:

«Он выказывал такое самоуверенное непонимание действительности, как будто над каждым его словом и произведением стоит ярлык: «все человеческое мне чуждо».

Салтыков-Щедрин любил цитировать Пруткова, ссылаться на его авторитет, создавать афоризмы в его духе. «Но того, что однажды уже совершилось, никак нельзя сделать не-совершившимся — это афоризм, которого не отвергнул бы даже Козьма Прутков».

И не в фамильном ли стиле Прутковых написаны некоторые притчи в его «Благонамеренных речах»? А если вспомнить «Историю одного города» и из «Мыслей о градоначальническом единомыслии, а также градоначальническом единовластии и о прочем» почерпнуть такой пассаж?

«Один озабоченный градоначальник,*вошед в кофейную, спросил себе рюмку водки и, получив желаемое вместе с медною монетою в сдачу, монету проглотил, водку вылил себе в карман. Вполне сему верю, ибо при градоначальнической озабоченности подобные пагубные смешения весьма возможны. Но при этом не могу не сказать : вот так градоначальники должны быть осторожны в рассмотрении своих собственных действий!»

С физической смертью Козьмы Пруткова далеко не кончилось его земное существование. В шестидесятые годы прошлого века его охотно цитируют в письмах и произведениях Герцен, Тургенев, Гончаров и другие замечательные писатели.

Многие выступали с мемуарами, припоминали говорившееся Прутковым, но не запечатленное в печатном виде.

Щедрин: «Не обличать надо, а любить,—говаривал покойный Кузьма Прутков».

Некрасов: «Припомни афоризм Пруткова,

Что все на свете суета!»

Чернышевский: «Скучно припоминать скучное»,— говорит один из неизданных афоризмов Кузьмы Пруткова».

* * *

В 1873 году стихотворения Козьмы Пруткова впервые включаются в хрестоматию «Русские поэты в биографиях и образцах». Правда, ее составитель Николай Васильевич Гербель несколько погрешил против истины, приписав их одному Алексею Жемчужникову, что тот, как истинный друг покойного, немедленно опроверг. Весьма однобоко понял Гербель и дух произведений Пруткова, отметив, что они «отличаются тем неподдельным, чисто русским юмором, которым так богата наша литература, справедливо гордящаяся целым рядом таких сатириков, как Кантемир, Фонвизин, Нарежный, Грибоедов, Гоголь, Казак-Луганский (Даль), Основьяненко (Квитка) и Щедрин (Салтыков)».

Поставленный в такой великолепный ряд, Козьма Прутков, естественно, стал йредметом жгучей зависти тогдашних поэтов. Некоторые из них примазывались к его творчеству, использовали благородное имя. Появлялись вирши К. Прут-кова-младшего, которые на самом деле писал Д. Д. Минаев. В журнале «Век» за подписью «Пруткова 2-го Кузьмы» печатал свои, так сказать, произведения некто М. А. Филиппов. В дальнейшем же, вплоть до наших дней, было несметное число сыновей, внуков и даже правнуков Козьмы Пруткова.

Уже первые подделки были расценены как безнадежное эпигонство и полное непонимание личности Пруткова. Беззастенчивые спекуляции его именем вызвали негодование друзей покойного, вынужденных защищать его авторские права всеми имеющимися в их распоряжении средствами, а именно печатанием опровержений в газетах и в частных письмах, рассчитанных на широкую огласку. Так в письме В. Жемчужникова к А. Н. Пыпину от 15(27) февраля 1883 года говорилось, что по смерти Козьмы Пруткова «многое печаталось беззаконно и бесстыдно от его имени. Так и доселе поступает редактор журнала «Век», г-н Филиппов...»