Козни колдуна Гунналуга

Оставалось только ждать, но и ждать оставалось уже совсем недолго, потому что стихия никого не ждала и никому не давала передышки, и даже наоборот, стремилась постоянно нагнать уставших или зазевавшихся моряков и заглотить их.

Наблюдатели ждали. Ждали и прибытия драккаров, ждали и яростной штормовой атаки на эти драккары. И совсем не поняли, что на драккарах произошло и по какой причине вдруг гребцы убрали весла за борт, а мачтовые подтянули к реям паруса. Такой маневр был равнозначен страстному желанию погибнуть, но такое желание редко может возникнуть одновременно у команд целых трех лодок, если вообще может возникнуть у воинов, привыкших дорого продавать свою жизнь. Они умели умереть со славой, но всегда старались добиться победы, и море считали точно таким же противником, как и человека.

А тут — лодки встали, словно решили дождаться шторма на месте. Правда, остановка была непродолжительной. К удивлению наблюдателей, у их родного берега, где они, казалось бы, все прекрасно знали и могли плавать с закрытыми глазами, вдруг откуда-то появилось мощное и сильное течение, которое подхватило пришлые драккары и понесло ничуть не медленнее, чем только что они плыли под парусом и с веслами. Это выглядело даже более чем странно. А течение направляло узкие лодки прямиком к проливу, и удивления было достойно то, что кормчие за свои тяжелые весла тоже не брались, однако лодки при этом шли точно и выверенно, вовремя и быстро совершая все необходимые маневры.

Теперь уже сверху, с утеса, хорошо было видно, что шторм оказался проворнее человеческих рук и проворнее течения, и он должен настичь мореплавателей в первой, еще самой прямой части пролива, что было более опасным, чем попасть под первый удар волны на более открытом пространстве.

Так и получилось…

Драккары только-только повернули, и замыкающий подставил ветру свою хвостатую золоченую корму, как на берег и на пролив уже обрушился первый штормовой шквал. Первый шквал в полуночных морях — это еще не сам шторм, сам шторм всегда бывает хаотичным и почти бессистемным, а первый шквал можно определить как удар, который лишает человека способности к сопротивлению, чтобы отдать его потом на растерзание другим, следом идущим волнам. Где-то в открытом море, вдали от берега, такой удар выдержать можно, и можно дальше шторму сопротивляться с обычным для моряков упорством. Но рядом с берегом он опасен тем, что драккар швыряет, лишая управления, на скалы и разбивает. А потом все, что останется, откатывающаяся волна унесет уже в настоящий шторм под новые удары. В проливе же, где на спокойной-то воде двум драккарам можно разминуться, только подняв с ближних бортов весла, положение еще опаснее, там во время шквала возможности для маневра нет никакой вообще. Если ветер идет сбоку, шквал сразу разобьет лодки о скалы, если ветер идет с кормы, то шквал протолкнет легкие суденышки до ближайшего крутого поворота и разобьет на многие осколки и ощепки уже там. И людей об острые камни, с силой бросив на них, переломает и уничтожит своей страшной массой, сопротивляться которой слабые человеческие тела не в состоянии…

Драккары были обречены, считали наблюдатели на утесе, но, живя в постоянной угрозе от соседа и закалив свои чувства в борьбе с суровой стихией, никто из них жалости и сочувствия не высказал. Эти рыбаки и зверобои не умели жалеть не только чужаков, но даже своих. И потому Торольф Одноглазый считал их лучшими солдатами для своих сотен.

Однако, к удивлению рыбаков, шквальная волна, чуть не разрушая каменные берега, обрушилась на сушу страшным порывом, но почему-то даже не покачнула три шатких лодки, позволив им спокойно плыть без весел и парусов в выбранном направлении…

Это было откровенным чудом…

И непонятно было, кто такое чудо сотворил. По крайней мере, точно уж не ярл Ингьяльд. Имей он такие способности, он давно бы расправился с рыбаками…

* * *

Только после того, как неведомая сила, что несла по воде все три драккара, далеко вытолкнула их лодку на береговой песок, ярл Торольф Одноглазый обрел некоторое спокойствие и почувствовал, что снова может говорить. А до этого в горле стоял жесткий ком, мешающий языку шевелиться.

— Что скажешь, Нильс? — обратился ярл к своему кормчему даже с какими-то нотками торжественного превосходства, словно Красный Нильс не верил в удачу, а сам Одноглазый ни мгновения не сомневался, что все завершится благополучно.

— Скажу только одно… Я не хотел бы быть тем человеком, что вызовет раздражение колдуна Гунналуга.

— В этом ты прав. Эй, там… Быстро! Тащить лодку глубже на берег.