Крабат

Хинтерштойсер, достав из пачки последнюю сигарету, щелкнул зажигалкой и присел на корточки, прислонившись спиной к равнодушному холодному кирпичу. Он специально отошел подальше от стеклянных дверей, чтобы не распугивать народ старой грязной курткой и двухдневной колкой щетиной. Так и стоял — затылком к отелю, носом к горе, пока не надоело. Но и тогда не ушел. В лагерь возвращаться не хотелось. Незачем, а главное не с кем. Курц в очередной раз пропал. Вместе выбрались из шумной бурлящей толпы, Андреас на какой-то миг отвлекся… Был Тони — и нет его.

Оставалось одно — ждать, время от времени поглядывая в сторону входа. Смотреть на Эйгер Хинтерштойсер тщательно избегал, не тот настрой. Сигарета скоро догорит, Курц в нетях, и даже собственный стратегический план — от Красного Зеркала к Белому Пауку — перестал греть душу. У тех, кто ушел и не вернулся, тоже имелись свои планы. Как и у Эйгера-Огра.

…Мы хотим взять Северную стену. Северная стена хочет взять нас. Его и Тони жизни — всего лишь несколько мелких монет, плата за чужой успех…

— Типа-а-аж!

Прозвучало над самым ухом, но Андреас даже головы не повернул. Хотя и шаги услышал, и голос узнал сразу.

— Жаль, камеру не захватила. Хороший сюжет: швейцарские немцы прозябают в грязи и нищете под франко-еврейским игом. Станешь звездой экрана, Хинтерштойсер!

Молчать было неудобно, и Андреас без всякой охоты шевельнул губами:

— Добрый день, Хелена!

Подумал немного — и встал. Она была выше ростом и шире в плечах, она пахла дорогими духами, на ней была белая юбка тонкой шерсти, изящный пиджак нараспашку, приталенный, по последней моде. Немного французской косметики, гладкая ровная кожа и ослепительно белые зубы, острые, хоть стекло кусай.

Нос, как у ведьмы, крючком.

— «Гензель и Гретель», — сказал о ней Курц. — Старуха из сладкой избушки в гриме от «Universum Film AG».

— Тебя все ищут, Хинтерштойсер! — Длинный розовый ноготь коснулся его щеки. — Нашла я, но что теперь с тобой делать? Побрить, помыть, посадить за решетку и начать откармливать?

Она тоже читала братьев Гримм.

— Впрочем, за решетку тебя посадят и без моей помощи. Придется снимать другой сюжет — о двух дезертирах и их бесславной судьбе. Сейчас это объясняют твоему другу Тони.

Хинтерштойсер дернулся, ведьмин коготь глубоко вонзился в кожу.

— Пока еще объясняют, — крючковатый нос дрогнул. — Последний шанс, Хинтерштойсер! Ты никогда не отличался благоразумием, но на этот раз будь умницей!

Наклонилась, оскалила острые зубы…

Не укусила. Не поцеловала. Лизнула, словно он был из сахара.

* * *

— Тебя интересовали только горы и кино, Хелена! Что ты у них делаешь?

— Приехала в горы, чтобы снимать кино. Хинтерштойсер, не кажись наивным. Ты уже не тот наглый школьник, который подглядывал за мной у палатки. И… Я не хочу, чтобы этого наглого школьника отправили в Дахау. Слушай внимательно, Андреас! У них там серьезная накладка. Гитлер не просто приказал взять Норванд. Подняться на Стену должны были сразу три «двойки». Мы, понятно, первые, за нами австрийцы и итальянцы. Почему так, догадайся сам.

— А накладка в чем? Итальянцы отказались?

— Отказались. Сандри и Менти заявили, что их не устраивает метеопрогноз. Не тот ветер подул из Рима… Никого больше из «категории шесть» нет, весь план катится в тартарары. Начальство пьет бром и вводит в действие резерв. Догадался?

— Резерв — я и Тони? Хотят, чтобы мы пошли вместе с «эскадрильей»? Третьими?

— Меня интересовали только горы и кино. Тебя, Андреас, только горы. И еще некрасивая женщина на много-много лет старше. Хотела даже снять об этом фильм, но не решилась… Соглашайся, Хинтерштойсер, и уговори своего друга. По крайней мере, вернетесь домой живыми — и не в кандалах.

— И ты хочешь, чтобы я согласился, Хелена?

— Если бы я снимала фильм — никогда. Но жизнь — не кино, Андреас. Даже если вы взойдете на Стену первыми, об этом никто не узнает. Не удивляйся, они могут еще и не такое. Тебя не станут ломать, мальчик, просто раздавят.

— «Нас будет ждать драккар на рейде…»

— «…и янтарный пирс Валгаллы, светел и неколебим…» Все еще помнишь, Андреас? Там очень сложный размер.

— Ничего сложного. «Мы как тени — где-то между сном и явью, и строка наша чиста. Мы живем от надежды до надежды, как солдаты — от привала до креста…»

— Ничего не будет, Хинтерштойсер. Ни привала, ни даже креста.

— Не важно!

— Что же тогда важно?

— Северная стена!

* * *

Эйгер, старый Огр-великан, смотрел на человека в мятой куртке, маленького, жалкого и бессильного. Пропасти-глаза, скрытые в лабиринте скал, презрительно щурились. Людишки-букашки, возомнившие о себе безумцы, мечтающие одолеть Норванд, легкая пожива для верных слуг — Холода и Льда! Этот ничуть не лучше прочих. Не умнее, не храбрее, разве что еще безумнее.

Хочешь идти на Стену? Иди, я жду.

Человек услышал. Поднял голову, дернул упрямым подбородком.

Ударил взглядом-мечом.

Человек не видел камня, смотрел сквозь снег и лед. Перед ним был небесный чертог, зал с крышей из позолоченных щитов, подпертый жалами копий, и зеленое древо, упирающееся кроной в сияющий зенит. Драккар на рейде. Янтарный пирс.