Крабат, или Преображение мира

«Она зовется тимьян, — решительно заявила Смяла. — Я брошу ее в воду, когда буду купаться».

«Ты знаешь все названия вещей, — сказал Крабат. — А знаешь ты, в чем их суть?»

С тех пор как она захотела, чтобы он привел ее туда, где они будут счастливы, и Крабат не долго думая пообещал ей найти Страну Счастья, он стал размышлять над тем, что такое счастье.

«Эта травка очень полезна для нас, женщин, — сказала Смяла, — кроме того, она приятно пахнет». Она встала и сорвала яблоко. Крабат наблюдал, как она, широко раскрыв белозубый рот, жадно вгрызлась в яблоко. Как людоедка, подумал он и в ту же минуту почувствовал с чисто мужским и в то же время детским удовлетворением ее укус на своем плече: ей все равно — я или яблоко, кажется, она не делает между нами разницы. «Хочешь?» — спросила она и протянула ему половинку яблока. Он кивнул, и она, улыбаясь, бросила в него яблоком. «Коварная», — сказал он и надулся от гордости, что ему пришло в голову такое: даже Смяле до сих пор не удавалось придумать более изысканного слова.

Смяла посмотрела на солнце. «Кажется, все происходит почти синхронно, — сказала она, — Адам и Ева наверху, а мы здесь, внизу. Разница только в том, что мы уже до этого… — Она сорвала еще яблоко. — Подумай только, — возмутилась она, — в нем уже червяк!»

«Что мы уже до этого?» — спросил Крабат.

«Ты набросился на меня, как людоед, — сказала она. — Удивляюсь, как я цела осталась. — Ее глаза блестели. — Ты всю меня искусал».

«Покажи», — сказал он, оживляясь, и его кадык задвигался. Она сделала вид, что не слышит, сорвала еще несколько яблок и подсела к нему. «Я ужасно голодна, — сказала она, — я могла бы съесть пол-яблони». Он смотрел на нее и думал: если блаженное ощущение, которое разлито у меня сейчас по всему телу, и есть счастье, то нам не нужно его искать. Думать так было очень приятно. «Мы будем всегда любить друг друга, есть яблоки и снова любить, и снова есть яблоки — это прекрасно, — сказал он. — Я чувствую себя превосходно».

От удовольствия он сладко потянулся, раскинув руки.

Смяла ела уже третье яблоко и собирала в руку зернышки, подобрав и те, что выбросил Крабат.

«Одного дерева не хватит, — заявила она. — Ведь у нас будут дети, и нам надо заранее обо всем позаботиться».

Крабат почувствовал, что приятное ощущение начинает улетучиваться. «Я только что был почти счастлив», — произнес он с мягким упреком и, приподнявшись, сел.

«Ну и что? — ответила она, подняв брови. — Я тоже была счастлива. Но ведь теперь у нас появилось…»

Она не знала, что именно появилось: нечто неосязаемое, чего прежде не было. И что нельзя было ни увидеть, ни услышать, без запаха и вкуса, что-то, чему она не могла подыскать названия.

Смяла могла бы, как это часто делают в газетах, запустить руку в большой мешок со словами и вытащить оттуда первое попавшееся. Оно, возможно, окажется лишь приблизительно верным, но это «приблизительно» легко устранить, если добавить еще с десяток других, тоже почти точных слов: с математической точки зрения десять или даже одиннадцать слов, соединенных вместе, должны дать верный результат. Газеты ведь существуют не для того, чтобы учить людей точным словам, а для того, чтобы сообщать им о событиях и явлениях, и, чем точнее их информация о событиях и явлениях, тем меньшее значение они придают отдельному слову, если газеты вообще придают какое-нибудь значение словам.

Но Смяла придавала значение словам и ночью, когда мельник стерег их сон, а над ними повис страх, который они вдыхали, и их счастье стало иным, она нашла это слово: теперь на нас лежит «ответственность», сказала она.

Она произнесла это и тут же кончиками пальцев нежно коснулась Крабата, и он понял, что «ответственность» похожа на кувшин, в котором счастье и страх перемешаны, как вино с водой, и нельзя отделить одно от другого.

Когда он рассказал мельнику Кушку об этом удивительном кувшине, тот заявил, что все это только слова и их можно перемешивать, как угодно: тебе они кажутся вкусными, а мне нет, в понедельник они комом застревают в горле, как «затируха» из муки, а в среду тают на языке, как королевский пирог.

В подтверждение своей правоты он сослался на то, что само слово «счастье», которое люди на Саткуле употребляют для обозначения некоего состояния или обстоятельств, чуть восточнее равнозначно хлебу, а чуть южнее — скоту.

Хотя Кушку никто не возражал, он все-таки не был полностью удовлетворен собственными выводами, и вечером этого или другого дня занес в Книгу о Человеке свои сомнения, поставив после всех вышеизложенных рассуждений о новой редакции человека громадный, на всю тетрадную страницу, вопросительный знак.

Ибо скот, хлеб или яблочные зерна, которые Смяла сажала в землю, — все это означало одно — не голодать.