Краем глаза

Кроме того, он подметил, что многие наркоманы, словив кайф, становились больно уж говорливы, стремились рассказать о себе все, искали душевного успокоения через исповедь. Младший такого позволить себе не мог. Вызванные наркотиками откровения для него могли закончиться электрическим стулом или инъекцией яда, в зависимости от года и штата, где ему вдруг захотелось бы поплакаться у кого-либо на груди, поделиться сокровенным.

Мысли о груди пришли в голову Младшему не случайно: в зале тон задавали девушки, оставившие бюстгальтеры дома. Их наряд состоял из свитеров и мини-юбок, футболок и мини-юбок, обшитых шелком кожаных жилеток и джинсов, топиков, отделенных от мини-юбок полоской голого живота. В толпе хватало и мужчин, но Младший их не замечал.

Собственно, заинтересовал его только один мужчина, очень заинтересовал. Речь шла о Скленте, художнике без имени, с одной лишь фамилией или прозвищем, три картины которого украшали стены квартиры Младшего.

Художник, ростом в шесть футов и четыре дюйма и весом в двести пятьдесят фунтов, в жизни выглядел еще более опасным, чем на фотографиях. Младший решил, что ему чуть меньше тридцати лет. Прямые белые волосы, падающие на плечи. Мертвенно-бледная кожа. Глубоко посаженные глаза, серебряно-серые, как дождь, с чуть розоватым отливом, свойственным альбиносам, и холодным, будто у пантеры, хищным блеском. Жуткие шрамы на лице, ужасные красные рубцы на кистях, словно ему частенько приходилось голыми руками отбиваться от людей, вооруженных мечами.

Даже в самой удаленной от динамиков точке приходилось громко кричать, чтобы донести до собеседника что-либо глубоко интимное. Художник, который создал «В мозгу ребенка таится паразит обреченности, версия 6», обладал мощным и резким, под стать своему таланту голосом.

Склент доказал, что он злобен, подозрителен, капризен, но при этом обладает незаурядным интеллектом. Прекрасный оратор, он насквозь видел человеческую сущность, потрясающе разбирался в искусстве, выдвигал революционные философские идеи. Позже, за исключением высказываний о призраках, Младший не мог вспомнить ни единого слова, произнесенного Склентом, но осталось ощущение, что каждое из них следовало высечь в камне в назидание потомкам.

Призраки. Склент был атеистом, однако верил в призраков. Вот как все выходило: небес, ада, бога не существовало в природе, но человеческие существа накапливали в теле столько энергии, что она оставалась после того, как тело отживало свое. «Мы — самые упрямые, эгоистичные, жадные, злобные, жестокие, психопатизированные существа во Вселенной, — объяснял Склент, — и некоторые из нас просто отказываются умирать. Мы слишком уверены в себе, чтобы умереть. Призрак — это сгусток энергии, который частенько жмется к знакомым ему когда-то местам и людям, отсюда привидения в домах, бедолаги, которых мучают их давно умершие жены, и все такое. А иногда сгусток энергии цепляется к эмбриону, в тот самый момент, когда накачивают какую-то шлюху, и мы имеем реинкарнацию. Для всего этого бог совершенно не нужен. Так уж все устроено. Жизнь и жизнь после смерти существуют одновременно, здесь и сейчас, и мы — всего лишь стадо грязных, паршивых мартышек, копошащихся в бесконечном нагромождении бочек».

За два года, прошедших после того, как в чизбургере обнаружился четвертак, Младший пытался найти философское обоснование случившемуся, не противоречащее истинам, которые он почерпнул из книг Цезаря Зедда, и не требующее наличия высшего существа. И теперь он его получил. Совершенно неожиданно. В завершенном виде. С мартышками и бочками он, конечно, чего-то и недопонял, зато остальное уяснил полностью, и спокойствие разлилось по его мятущейся душе.

Младший с удовольствием продолжил бы разговор о призраках, но и другим участникам вечеринки хотелось пообщаться с великим человеком. Расставаясь, Младший решил позабавить художника, вытащил из кармана буклет выставки «Этот знаменательный день» и игриво спросил, что тот думает о картинах Целестины Уайт.

Про Склента говорили, что он никогда не смеется, какой бы хорошей ни была шутка. Вот и тут он нахмурился, вернул буклет Младшему и рыкнул: «Застрели суку!»

Полагая, что слова Склента — забавная гипербола, Младший рассмеялся, но практически бесцветные глаза художника превратились в щелочки, и смех застрял в горле Младшего.

— Что ж, может, все так и обернется, — сказал он, с тем чтобы Склент числил его на своей стороне, и тут же пожалел, поскольку произнес эти слова при свидетелях.

Используя буклет как палочку-выручалочку, Младший кружил по залу, выискивая тех, кто учился в Академии художественного колледжа и знал Целестину Уайт. Ее картины воспринимали негативно, часто поднимали на смех, но убивать ее больше никто не предлагал.

В конце концов он наткнулся на блондинку без бюстгальтера, в блестящих белых пластиковых сапожках, мини-юбке и ярко-розовой футболке с портретом Альберта Эйнштейна на груди.