Край чудес

Горло саднило, как при ангине. Кира сглотнула слюну, потом достала пастилку с шалфеем, начала рассасывать ее, но вкус у леденца оказался горьким и травяным, пришлось выплюнуть его в салфетку и держать в кулаке, пока автобус не остановился. Кира выскочила наружу, выбросила смятую бумажку и направилась к дому. Пальцы вымазались в сладкой слюне и слипались. Забираясь на мост через улицу Руставели, Кира нашла в мессенджере Тараса. Вчера они перекидывались сообщениями до трех ночи. Кира клевала носом над телефоном, то и дело проваливалась в сон, пока Тарас размышлял о качестве цветопередачи монитора, который давно хотел прикупить, скидывал ссылки и сравнения. Кира особенно не вникала, но каждое новое сообщение вызывало в ней прилив удовлетворения. Если Тарас пишет, значит, он дома. Не где-нибудь. Не с кем-нибудь. Не у кого-нибудь. А лежит в своей постели, на которой Кира иногда засыпала, засидевшись над домашкой, и пишет ей про диагональ с разрешением. Не идеальная тема для полуночного разговора, но лучше, чем ничего.

– У нас опять форс-мажор, пришлось с занятий свалить. Приходи минут через тридцать, а то я вскроюсь.

Отправила голосовое, подождала немного. На аватарке Тараса – очки и борода, ничего лишнего, загорелся зеленый огонек.

«Ок, – ответил он, подумал и допечатал: – Пожевать есть или закажем?»

В животе недовольно булькнуло. Обедать с группой Кира не пошла: их выбор остановился на уютной кофейне, где суп с двумя гренками стоил как дневная потребительская корзина молодой семьи с ребенком.

«Есть, наверное, мама готовила».

«Шик!»

Мама и правда наготовила. Пожарила картошку с мясом, испекла шарлотку из яблок, которые им Тарас же и привез с родительской дачи. Кира еще в подъезде почувствовала запах – карамельная корочка из сахара с корицей, но когда открыла дверь, то в нос пахнуло другим – едко больничным, беспомощно-старческим. Это не смогли перебить даже мамины духи. Мама стояла у зеркала в прихожей и яростно красила губы.

– Опять в шкафу копается? – с порога спросила Кира.

Так начинало вонять, только когда все дореволюционное нутро дедовского шкафа вываливалось на пол и перебиралось. Без цели и смысла. Но долго и методично.

– Давай помягче, хорошо? – скривилась мама.

Жалобные нотки исчезли из голоса. Она опаздывала и психовала. Кира видела это по дрогнувшей линии нижней губы.

– Дай поправлю.

Мама повернулась к ней, закрыла глаза. Кира осторожно вытерла размазанный уголок, взяла пуховку и припудрила маме нос, чтобы не блестел.

– Теперь хорошо.

Мама рассеянно глянула в зеркало.

– Обед на плите. Еще шарлотка в духовке, не забудь достать.

Кира скинула балетки, повесила джинсовку на крючок.

– Дедушку я кормила, таблетки дала. Теперь до вечера пусть только чай пьет.

Мама взяла плащ и наклонилась за туфлями. В уложенных темно-русых прядях проскальзывали седые волоски.

– Надо тебя покрасить.

– Ага, в субботу сделаем.

– В субботу врач с трех, – напомнила Кира.

– Ну после… – Мама поправила воротник и взялась за дверную ручку.

– А после дед до ночи не угомонится.

– Ну в воскресенье!

Кира прислонилась плечом к стене. В комнате скрипело и позвякивало, значит, дед принялся перебирать обширную коллекцию советских значков.

– А в воскресенье у меня интенсив.

Мама подняла на нее глаза – все в мелких красных прожилках.

– Значит, буду ходить седая. Закрой за мной.

И стремительно вышла, остался только слабый запах лака для волос и цветочных духов.

– Маруся! Маруся, пойди! – позвал дед из комнаты.

Маму никто, кроме него, не звал Марусей. Она сразу начинала беситься, стоило только попробовать. Говорила: меня зовут Маргарита Эдуардовна, а Маруся – девка со двора. Но деду было можно. Ему все было можно, даже загонять под диван советские значки – все эти горны, костры и звездочки с залихватским профилем Ленина, а потом требовать, чтобы Маруся доставала их и пересчитывала.

Кира кинула сумку в свою комнату, зашла на кухню и прикрыла за собой дверь. Заглянула в телефон: Тарас прислал гифку – рисованный человечек машет рукой, а в прозрачном пузе его покачивается вопросительный знак.

«Иди давай», – разрешила Кира и пошла доставать тарелки.

Тарас не стал стучать в дверь, бросил дозвон и скинул: правила тишайшей тишины он знал назубок. Кира проскользнула в коридор, в дедовской комнате еще поскрипывало, но тише. Кира щелкнула замком, Тарас ввалился в прихожую и тут же заполнил ее всю. Похожий то ли на боксера, то ли на медведя из сказки, который и на балалайке может сыграть, и теремок в два счета раздавит, он скинул кроссовки и на цыпочках двинулся к кухне. Все молча. Перескочил через скрипучий порожек, протиснулся к окну и замер, скорчив перепуганную физиономию. Кира постучала пальцем по лбу: сколько лет тебе, дурень? Вернулась на кухню и плотно прикрыла за собой дверь.

– Еще можно связывать простыни и спускать мне через окно! – восхищенно предложил Тарас, пока она раскладывала по тарелкам картошку.

– Очень смешно, – процедила Кира и вернула в сковороду особенно аппетитный кусочек. – Так смешно, что останешься голодным.