Край, где Кончается радуга

По рисунку, Квартал был сектором неровного круга. Поле охватывало его внешнюю сторону, заходя за радиальные и смыкаясь в точке центра. Центром была Чертова Щель. А там? – Вест ткнул в “молоко” за краем Поля. Ткач поднялся, отряхивая ладони друг об друга.

– Гудок, – сказал он. – Смена. – Он прищурился на Веста: – Ты и впрямь ничего не чувствуешь?

– Что я должен чувствовать? – и не дождавшись ответа, сказал: – Я поброжу.

– Он побродит! – в сердцах плюнул Ткач. – Ну поброди, поброди, сделай милость. Стараешься, стараешься…

– Ткач, ты человек?

– Дурак! – рявкнул Ткач. – Человек ты! А я Ткач, номер Полсотни четыре, вокер соизволением божьим! А из тебя идиота-Уборщика не получится… Парень, – продолжал он просительно, – послушайся ты меня. Ведь ежели ты не врешь, то С Усвоением у тебя туговато. Нет, я не обидеть хочу, по-всякому бывает, ты, может, вообще замедленный, ты мне сразу как-то показался. Ну так зачем себе все портить, бродить тут, смотреть тут? Ты ж неподготовленный, у тебя, небось, и заморозка не отошла, а? Потом труднее будет, потом такой комплекс разовьется, ого! Тебе же сейчас противно, я знаю.

Вест помотал головой. Голова гудела.

– Пистолет отдай, – сказал он.

– Эх, парень, не о том речь…

– Ладно, – сказал Вест, поворачиваясь.

Его так шатнуло, что он чуть было не оступился на жуткий покров Поля. Сейчас главное – не сойти с ума, подумал он. Ткач поддерживал его, некоторое время семенил рядом, потом отстал. Улица все еще оставалась пустынной.

Да, главное – не сойти с ума. Это очень трудно, но мы постараемся. Незабвенной памяти психоаналитики в таких случаях советуют следующее: вы ничего не понимаете, ну и пусть, попробуйте узнать как можно больше, не вдумываясь, после разберетесь. Представьте, что вам невероятно любопытен иллюзорный мир, окружающий вас… Что, значит, мы имеем? Имеем резервацию нелюдей, имеем невозможной высоты горы, – вон они, вполне явственные, – имеем, наконец, несомненное лето – и это сразу после октября… Впрочем, последнее ничего не доказывает, завезти могли куда угодно. Факт еще любопытнее: фабрика. Фабрика, годков которой уже немало, следовательно, живут здесь давно, живут налаженной жизнью. Мне на фабрике, говорят, предстоит работать… Но я же не ткач, я ничего этого не умею… Ничего, научат. Или заставят… Однако личные переживания лучше пока отбросить ввиду их полной бесполезности и бесплодности. Тем более, что заставить нас трудно, мы же все-таки человек, которого, кажется, тоже следует произносить здесь с большой буквы…

Смутный шум, но не от фабрики, там теперь стихло, а скорее гомон толпы приближался сбоку, и резонно было предположить, что это идет смена. “Нечего им на тебя глазеть, – вспомнил Вест Ткача, – рано”. Это мудро, подумал он. Он побежал, достигнув холма, как раз когда Ткачи выплеснулись на улицу. У подножья росли огромные лопухи, и он спрятался в них, почти не пригибаясь. Справа чудом держались остатки заборчика, опутанные вьющимся растением с ядовито-зелеными цветками. Насколько можно было судить, заборчик отделял одни лопухи от других. Слева начиналась узенькая тропочка вверх. Вест добрался почти до середины, когда от вершины принеслись голоса. Он сразу свернул, присев возле кучи земли.

– …ничего. Я сегодня с ним поругался. Дай, говорю, Шпиндель, а он – свои, говорит, надо держать в запасе, а у самого…

Голос был гнусавый, резкий, обиженный. Другой – глуше, отвечал неразборчиво, бубнил.

– Ага. Оба. Прямо оттуда, смазка не снятая, клейма, картинки разные. Пишут, я тебе скажу. (“Бу-бу-бу…”) А упаковка? У рамочного впереди направляющие две, знаешь? Завернуты в чего-то такое беленькое, ворсистое, я и не понял сперва. (“Бу-бу-бу…”). А мне плевать, хоть кто, а не тобой положено, – не трожь! Как я работать на своем старье буду, как? Сегодня ушел, думаешь, ленту мне включат? Во-кося, считается неполный день. (“Бу-бу-бу…”) Кура, проснись ты, разлегся! Ну, сколько ждать еще, когда он обещал?.. (“Бу-бу-бу…”)

Вест на всякий случай оглянулся на улицу, по которой пришел. Собственно, видна была не одна улица, а целых три, фигурки Ткачей двигались по ним, заходили в дома, выходили из домов, собирались группками, рассеивались. Сюда никто не направлялся. Фабрику загораживали крыши, но фермы моста были видны из-за них.

– …сам слышал. Наум трепался, что он в леса ушел. Возрождение, мол, и Воздавание. Знает, знает Наум, он не простой, я…бе… (“Бу-бу-бу…”) Да? А ты его в цеху видел? А-а, вот. Еще: Полсотенный он. Как не знаешь? Тю, балда, это всем известно, тоже секрет. (“Бу-бу-бу…”) А чего, может, и есть. У него много чего может быть, мы с ребятами к нему давно подбираемся. Со Стражей дружбу водить – это не два пальца…

Наверху произошло движение, между стеблями покатились камешки. Вест воспользовался этим и прилег. У него кружилась голова.

– Сидите, сморчки? – весело гавкнул новый голос.

– Лак! Лак пришел! (“Бу-бу-бу…”) Кура, проснись ты!

– Закисли, чай, ожидаючи? – У вновь прибывшего голос был с хрипотцой. Ухнуло – должно быть, он сел. – Вам тут, чтоб я сдох, не позавидуешь с этим делом.