Читаем Край зовёт полностью

Света: Ребята, а у вас не бывало такого… В общем, помните такое огромное колесо – все же в детстве на нём катались? Когда твоя кабинка поднимается на самый верх, внутри что-то сжимается, а потом – снова расслабляется. Как гармошка. А если ещё и вниз посмотреть – то вообще дух захватывает.

Толик: Ага, колесо я обкатал раз тыщу. Не слезал с него почти.

Вадя: А я всегда боялся высоты. Поэтому к колесу даже не подходил никогда.

Света: Так вот, вы сейчас иногда чувствуете такую же «гармошку» внутри, как тогда, на колесе? После того, как мы выходим из чьей-то палаты. Когда гармошка сжимается – страшно, когда расслабляется – появляется какой-то дикий азарт, и вот тогда кажется, что ты готов на всё, и хочется сделать что-то такое… Как будто это от них, от ребят этих мы чем-то таким особенным заражаемся. А ещё из-за этого чувства хочется приходить в больницу снова и снова.

А у меня сейчас одно желание: заставить Светку замолчать. Ну, то есть перестать писать. Остановиться, в общем. То чувство, о котором она сейчас говорит, – это ведь тот же зов просыпающегося внутри падальщика, только под другим «соусом» поданный и другими словами описанный. Я прекрасно понимаю то, что пытается выразить Светка. И я очень хорошо представляю, как этот падальщик грызёт её изнутри, каждый раз требуя новую пищу, новую жертву. Его сводит с ума запах смерти – и он же его насыщает. В этот самый миг меня осеняет страшная догадка. А не мы ли… те самые гиены? Не запах ли смерти, который ещё не выветрился из Алика, нас привёл к его больничной койке? Или всё-таки желание поддержать его и удержать на краю, чтобы он снова не попытался ринуться вниз? Теперь, когда Светка говорит об этом знакомом мне чувстве, я уже не уверена, как раньше, в том, что нами двигал только благородный порыв. Зато я абсолютно уверена в другом: мне хочется немедленно вырвать Светку из власти падальщика прямо сейчас, хотя бы на короткое время, и ещё – не отдать ему Толика и Вадю. Поэтому надо, чтобы они не успели понять Светкины слова, не успели заразиться от неё способностью перерождаться в падальщика. Да и от меня – тоже. Поэтому тут же пишу впопыхах первое, что приходит в голову.

Я: А давайте все вместе сходим на аттракционы, покатаемся на колесе?

Все сразу дружно соглашаются. И только сейчас до меня доходит суть того, что я им сейчас предложила. Да что же я такое творю! Как будто не я это написала сейчас. Я ведь высоты жуть как боюсь с детства. На физ-ре так ни разу и не залезла на канат. Ну, и ладно. Всё равно хотела их куда-то позвать. Вот и подхватила как-то бессознательно, на автопилоте идею, которую Светка мне подкинула, сама того не подозревая. Может, я наконец-то расправлюсь со своей застарелой фобией. А Светка поймёт, что колесо – это просто колесо, и никакой внутренней гармошки нет и быть не могло. И никак эта гармошка с больничными посещениями не связана. Тогда падальщик её отпустит. Ну, или сдохнет внутри неё. Я перестану то и дело видеть гиену и думать, что она – воплощение того, что живёт внутри нас. А до ребят эта болячка вообще не доберётся. И разум со здравым смыслом победят. Да здравствует наука, материализм и трезвый взгляд на жизнь. Ура.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов
Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

Новая книга знаменитого историка кинематографа и кинокритика, кандидата искусствоведения, сотрудника издательского дома «Коммерсантъ», посвящена столь популярному у зрителей жанру как «историческое кино». Историки могут сколько угодно твердить, что история – не мелодрама, не нуар и не компьютерная забава, но режиссеров и сценаристов все равно так и тянет преподнести с киноэкрана горести Марии Стюарт или Екатерины Великой как мелодраму, покушение графа фон Штауффенберга на Гитлера или убийство Кирова – как нуар, события Смутного времени в России или объединения Италии – как роман «плаща и шпаги», а Курскую битву – как игру «в танчики». Эта книга – обстоятельный и высокопрофессиональный разбор 100 самых ярких, интересных и спорных исторических картин мирового кинематографа: от «Джонни Д.», «Операция «Валькирия» и «Операция «Арго» до «Утомленные солнцем-2: Цитадель», «Матильда» и «28 панфиловцев».

Михаил Сергеевич Трофименков

Кино / Прочее / Культура и искусство