Крайняя маза

К Юлии его не пустили, как он не умолял. Лечащий врач – симпатичный молодой человек с цепкими глазами гинеколога – "точно к ней клеится, небось, всю с ног до головы прослушал и пропальпировал" – сказал, что встреча Смирнова с его пациенткой может вызвать регресс болезни. И потому надо повременить. День, два, три, в крайнем случае, неделю.

Евгений Александрович расстроился. Ему хотелось увидеть Юлию. Очень. Ей кто-то помогает, лечит, проявляет участие, а он, любящий ее человек, видеть ее не может.

Нельзя, чтобы она его видела!

Вредно.

Как будто он виноват.

Да, виноват. Если бы не он, с ней ничего бы не случилось.

Стоял солнечный октябрьский день. Смирнов шел к метро по больничному парку, шел, недоверчиво посматривая на отчаянно голубое небо.

– Смотри ты, идет и не замечает! – вернул его с небес знакомый голос.

– Ты? Ты же в палате должна быть?.. – нашел Смирнов Юлию глазами. Она сидела на скамейке в своем теплом домашнем халате. В глазах ее смешались радость встречи с ним и темень не пережитого.

– Да, должна... – ответила Юлия, с удовольствием разглядывая любовника. – Но я уже в норме...

Евгений Александрович присел рядом, придвинулся, взял руку женщины в свою, нашел губами губы.

К приятному запаху желанного тела примешивался мертвящий запах больницы.

Запах формалина.

Хлорки.

Надежды и безнадежности.

– Расскажи, как сюда попала, – попросил он, нацеловавшись.

– Очень просто. Истерика была после того, как этот тип почудился... – ответила Юлия беззаботно – так, как будто рассказывала о купленной накануне кофточке. И, взъерошив Смирнову волосы, заулыбалась:

– И когда ты только подстрижешься? Опять у тебя стрижка в бюджете на следующий год?

Евгений Александрович пропустил замечание мимо ушей.

– А может, не почудился? – спросил он, пригладив свои казацкие вихры.

– А может, и не почудился.

Он взял ее руки. Они помолчали, глядя под ноги.

– Я взял месячный отпуск, – смущенно улыбнулся Смирнов, обратив к женщине лицо.

– Зачем?

– Ты же знаешь.

– Мне кажется, что тебе не стоит заниматься этим делом. Ты ведь меня по-прежнему любишь, да?

– Я инертен, как в покое, так и движении, тебе это известно. И если я сдвинулся с места, то меня не остановишь. Расскажи лучше о своих знакомых. О тех, у которых могли быть мотивы...

– Да нет таких, я же говорила.

– А Михаил Борисович? Помнишь, с какими словами ты пришла ко мне в тот вечер? Ты раздраженно сказала, что он тебя достал.

– Не Михаил Борисович, а Борис Михайлович. Нет, он из другого теста... А его знакомые – люди осторожные, они сразу убивают...

– Так чем он тебя тогда достал?

– Ничем.

– Ну, расскажи, не упрямься!

– Ну ладно, слушай, ты сам этого хотел, – синие глаза Юлии стали инквизиторскими. – Борис Михайлович сказал, что нашел мне жениха с хорошим калымом в виде посреднической фирмы, весьма неплохо вписывающейся в структуру "Северного Ветра". Англичанина, кстати, то ли пэра, то ли мэра. И сказал вовсе не в шутку.

– И ты его оскорбила...

– Нет, что ты! Я – девочка воспитанная. Я сказала, что у меня, в свою очередь, есть на примете негр из Зимбабве, который...

– Так кто же все-таки мог заказать тебя? – перебил Смирнов, чувствуя, что Юлия не прочь сменить тему разговора.

– Не знаю. Послушай, давай забудем об этом, а? Ты знаешь, сегодня ночью я видела сон...

– Какой сон?

– Мы с тобой женились... Я – в белом свадебном платье, кругом – гости, много подарков в больших коробках, перевязанных разноцветными лентами. В самом начале банкета Борис Михайлович подошел к нам и пообещал подарить к рождению сына свой двухэтажный коттедж. С бассейном и подземным гаражом.

– И кладбищем на задворках?

– Дурачок. Ну, так как? Не побрезгуешь бедной, опороченной девушкой? Возьмешь в жены?

Счастливый Смирнов вплотную занялся губами Юлии. Груди женщины вжались в него потвердевшими сосками.

– Постыдились бы... – разнял их шамкающий старушечий голос.

– А чего стыдиться? – засмеялся Смирнов, рассматривая худую нервноликую старуху в больничном халате мышиного цвета с дырой на правой поле. – Эта очаровательная женщина сделала мне предложение, вы не подумайте, брачное предложение, и я склонен его принять.

– Да вы же прямо сейчас, на скамейке, блудом займетесь!

Оловянные глаза старухи блеснули злорадным интересом.

– А что, это идея! – прыснула Юлия, проказливо посмотрев на Смирнова.

Тот обнял ее, повалил на скамейку. Теплые груди притягивали магнитом.

Старуха, плюнув в сторону, пошла прочь, бормоча себе под нос сентенции о всеобщем падении нравов.

4. Все остальное – это сыпь

Было тепло, небо голубело по-прежнему ярко, и у входа в метро Смирнов решил попить пива. Усевшись под фирменным зонтом "Балтики" с кружкой "Останкинского", он задумался.

"Это сейчас, поняв, что не стала мне противной, она не ждет от меня отмщения. А потом, после полутора лет брачной жизни, в ссорах станет упрекать в трусости и неблагородстве. "Ты – не мужчина!" И мне нечем будет ответить. Мне сорок два, и я хочу, чтобы этот мой брак был последним. Хочется растить детей от их рождения и до совершеннолетия. Факультативно, а не как прежде, преимущественно заочно.