Крайний

Наталка не оглянулась. А так задом вильнула, что у меня в голове замутилось.

Гриша постучал по табуретке.

– Сидай, Нишка! Говори следующие свои действия.

Я сел.

– Сейчас греюсь. Кушаем. Я иду.

– Куда идешь?

– Куда надо. Ты тут остаешься, если получится у тебя. Если тебя Наталка взашей не вытолкает.

– Если вытолкает – за тобой следом пойду. А ты постарайся, чтоб не вытолкала.

– Ладно. Завтра к вечеру я возвращаюсь. И катавасии конец. Ты меня оставляешь в покое. Я свое дело делаю. Ты – свое.

Гриша кивнул.

– А если не вертаешься, или вертаешься, а мне не понравится, что ты мне доложишь, я вас всех троих сдаю в милицию.

Я неопределенно кивнул:

– Так-то оно так. Только я тебе еще раз заявляю. Наталка ни при чем. Она по любви за Янкелем ходит. Она ничего не знает, и если ты ей хоть одно слово скажешь – ты сам будешь предатель тайны. Понял?

Гриша смотрел серьезно:

– Понял.

Я продолжил маневр:

– Мне Наталке надо объяснить, почему я стремительно ухожу. Дай мне три минуты. Ты ж понимаешь, если мы с ней сообщники, так мы и так уже сто раз все обсудили. А если нет, три минуты для тебя – тьфу. А ей спокойней. И мне спокойней. Я ж на ответственное дело иду. И для тебя в первую очередь ответственное.

– Черт с тобой. Засекаю.

Гриша выбросил левую руку вперед и ловко согнул под прямым углом. Как виселицу.

Стукнул пальцем по циферблату трофейных часов:

– Ну!

Я отвел Наталку в самый дальний угол кухни.

Хриплю шепотом:

– Я сейчас пойду. Куда – тебе не надо знать. Завтра к вечеру вернусь. Если не вернусь до десяти вечера – значит, меня арестовали. Начинай меня поливать грязью и от Янкеля отрекайся на чем свет стоит. Гриша хочет Янкеля и меня накрыть. Ты ничего не знаешь. У тебя любовь.

Наталка кивала, но было заметно, что с сомнением. В какой бок сомнение – выяснять некогда.

Больше мы с ней не перекинулись ни одним словом.

Поели наскоро.

Я при Грише во всеуслышанье сказал:

– Наталка, разреши, Гриша у тебя денек поживет. А я вернусь, заберу его у тебя. В лес пойдем, он любит в лесу походить. Да, Гриша?

Гриша сказал определенно:

– Не люблю. Помни, Нишка. Не люблю.

Вина моя захлестывала меня с головой. И от нее мне стало тепло. Шел я быстро. Цветок бежал за мной.

Если б я не тратил время на нежности и взгляды, а изложил Наталке правду про Гришу, все могло б повернуться на лучшее. Она б мне подсказала, мы б разработали план. А теперь план был на мне одном.

И состоял он в следующем: во‑первых, добраться до Чернигова.

Найти Субботина.

Дальше плана уже не стояло. Стоял один страх. И страх гнал меня в спину, в шею, в голову.

До Козельца добрался еле живой.

Дальше попался мужик на санях. Подвез немного. Потом попутка с молоком. Шофер сжалился. Без денег пустил в кабину.

В Чернигове оказался в утренних сумерках.

Добрел до улицы Коцюбинского. Дом Субботина не светился ни единым светом.

В дверь я постучал тихо. Но Субботин открыл сразу. Внутри комнаты горела свечка.

Я подумал, что он меня не узнает при таком накале и прошептал:

– Это я, Нисл.

Субботин замер. Охватил меня всего взглядом. Возможно, с толку его сбило то, что у меня в ногах скрутился Цветок и весь мой облик представлял собой здоровенный куль.

Субботин громко сказал:

– Сейчас вынесу хлеба. Подожди.

Захлопнул дверь. Через пару длинных минут высунул руку с куском хлеба.

– На! Держи! – И почти неслышно прямо мне в ухо: – В восемь часов возле Пятницкой церкви. – И опять во весь голос: – Иди, иди, больше не дам!

Я вышел на улицу с хлебом в руке. Постоял. Который был час, я представления составить не мог. По моим прикидкам – не сильно около восьми.

Двинулся в сторону Пятницкой.

Шел быстро. Смотрел под ноги. Цветок крутился, нюхал снег. Подавал пример стойкости. Конечно, хотел кушать. Но не просил.

Хлеб я спрятал в карман, так как не знал, что ждет впереди.

Пятницкая стояла в развалинах. Но заметно было, что идут восстановительные работы. Я без труда затерялся в кучах кирпичей и бревен. Занял наблюдательное место.

Вскоре увидел Субботина. Он не смотрел по сторонам. Шел как бы по своему делу. Прошел мимо Пятницкой. Я не двинулся. Потом он вернулся и пошел в другом направлении. Я опять не двинулся. Держал Цветка за пасть, чтоб не гавкнул.

Когда Субботин появился в третий раз, я отпустил Цветка. Он гавкнул. Субботин вскинул голову. Мне показалось, что он сейчас гавкнет в ответ. Но он только легонько кивнул. Зашел в развалины.

Тогда я приблизился к нему.

Субботин сел на камень. Молча посмотрел на меня.

– Ну?

– Валерий Иванович, это я. Нисл Зайденбанд.

– Вижу. Рассказывай быстро.

Я сказал, что есть человек, который меня намерен выдать. Спросил, что мне делать.

Субботин ответил не прямо:

– А как ты рассчитывал, когда в Остёр шуганул?

Я удивился, что он знает про Остёр.

– Знаю – не знаю… Тоже мне, секрет и тайна… Все бегут туда, где можно за кого-то зацепиться. К родным, к знакомым. На том и горят. Все горят. И все бегут. И ты тоже. Сильно захотели бы – нашли. И найдут. Разослали приметы. Пока тихо. Где хоронился?

Я рассказал подробно по Янкеля. Про землянку. Про то, что Янкель в лес намерен собрать евреев и отбиваться на крайний случай.