Крах иллюзий. Каждому своё. Книги первая и вторая

Порфирьев бросил взгляд на корчащегося в приступе рвоты генерала и вновь перевёл его куда-то в глубь пылевой завесы.

– Запечатывай, – сказал здоровяк, переводя карабин из положения «за спину» в положение «на грудь». – У меня ещё двадцать минут, схожу, осмотрюсь. Я войду сам, не впервой.

Расплывчатый силуэт Порфирьева растворился в пыльном полусумраке, и лейтенант закрыл входной полог, тщательно уплотняя липучки системы герметизации. Антон пытался следить за отсутствием Порфирьева по часам, но у Давида сразу же началась интоксикация, потом приступ сразил Дилару, и ему стало не до того. Какое-то время Овечкин пытался облегчить страдания своим близким, затем интоксикация началась у него самого, и всё утонуло в рвотных спазмах и жестокой боли. Очнулся он через несколько часов, все вокруг либо спали, либо ещё бились в лихорадке посреди рвотных луж, которыми была загажена вся палатка. В воздухе стоял противный кислый запах рвотных масс, и Антон понял, что впервые видит базу в такой грязи. Получается, что обычно Порфирьев вычищал всё это, как только приходил в себя, ведь у него интоксикация проходила раньше всех. Значит, он так и не вернулся в палатку. В сознании слабо зашевелился страх. Если Порфирьева убили роботы, то они где-то рядом. Но измождённое мучениями тело обессилило настолько, что вялый страх сменился безразличием, и Овечкин закрыл глаза, погружаясь в спасительный сон.

* * *

– Инга, ты с ума сошла! – Кристина с нескрываемым страхом смотрела на не внушающую доверие конструкцию из багажной сетки, скотча, альпинистского троса и деревяшек от упаковочного ящика. – Мы должны идти в этом восемьдесят километров?! Через смертельную радиацию?!

– Лыж нет. – Ингеборга увлечённо затягивала узлы на самодельной конструкции, заканчивая изготовление снегоступов. – Я так и не смогла найти, из чего их сделать. Самое обидное в том, что в доме они были, в детстве мы с родителями часто ходили по лесу на лыжах. – Она с грустью вздохнула: – В доме они и остались. Я не догадалась спустить их в бункер, когда собирала вещи. Совсем не подумала об этом, кругом было лето… Папа же говорил, что при глобальном ядерном конфликте ядерная зима неизбежна… но я не думала, что такое произойдёт. Казалось, что посидим в бункере день-два, потом правительства договорятся между собой, и всё закончится…

Она решительно отмахнулась от ничего не меняющих обсуждений и подытожила:

– Нормальные снегоступы получаются! На них пойдём вместо лыж! Скорость будет меньше, зато не придется ноги ломать и по колено в снегу брести. Шесть километров в час не разовьём, но четыре точно сможем.

– Это ничего не даст! – возразила Кристина. – Даже два цикла антирада – это пятнадцать часов! То есть шестьдесят километров из восьмидесяти! Это если идти без передышки, а мы так не сможем!

– Значит, дойдём за три цикла, – Ингеборга с невозмутимым видом продолжила затягивать узел.

– Три цикла?! – Кристина ужаснулась. – Это же гарантированные повреждения внутренних органов! Ты забыла?! Мы же изучали антирад! После такого даже биорегенерация не гарантирует стопроцентное выздоровление!

– Я помню, – не стала спорить Ингеборга. – Я, если ты помнишь, изучала радиологические поражения факультативно. Поэтому могу сказать, что шансы есть. Многое будет зависеть от квалификации лечащего врача и индивидуальных особенностей организма, но шансов в любом случае даже больше, чем пятьдесят на пятьдесят.

– Это в нормальных условиях! – воскликнула Кристина. – А нам придётся идти через радиацию безумного уровня! Ты пробыла на улице три часа и при этом получила недельную дозу облучения даже под антирадом и в специализированном скафандре! Подумай, что будет с нами после двадцати двух часов перехода по такой местности без еды, воды, отдыха и с тройной передозировкой?!!

– Разве у нас есть выбор? – Ингеборга отложила законченный снегоступ и посмотрела на подругу: – Сегодня одиннадцатый день. Через трое суток у нас закончится энергия. Если начнём экономить прямо сейчас, то это произойдет через четверо. И что тогда? Умрём здесь в темноте или выйдем на поверхность, помутившись сознанием от радиоактивной пыли, и замёрзнем там заживо, как тот мужик из подвала?

– Но мы же не дойдём… – Кристина всхлипнула. – Ты сама-то в это веришь? Ты едва не заблудилась, когда надо было пройти двести метров! А до «Подземстроя» восемьдесят километров! Мы его никогда не найдём!

– Я не хочу сидеть сложа руки и ждать смерти, – Ингеборга принялась за изготовление второго снегоступа. – Если останемся здесь, то через сутки после обесточивания системы регенерации воздуха умрём от дыхания радиоактивной пылью. И все прекрасно это понимают, мы же медики. Так не лучше ли эти же сутки потратить на попытку добраться до «Подземстроя»? Если нас туда пустят и там найдётся врач, мы, может быть, даже выживем. Биорегенераторы там есть!