Крах иллюзий. Каждому своё. Книги первая и вторая

– Ядерная война, – грубый голос копошащегося в полутьме амбала звучал ещё более зловеще, – вопреки представлению гражданских знатоков, длится дольше, чем показываемый в тупых киношках эпический момент вырастания ядерных грибов над цветущим мегаполисом. Действительность может оказаться чуть более длительной. Дня два-три или даже четыре, до тех пор, пока воюющим сторонам будет чем стрелять или пока не закончатся сами стреляющие. Если уж дело дошло до ядерной мясорубки, то каждый попытается сделать так, чтобы противник не просто понёс много большие потери, но и лишился любой возможности если не выжить, то хотя бы нанести отсроченный удар. Ты же не хочешь, чтобы какой-нибудь американский генерал, обезумевший от жажды мести в силу того, что его семья и прочие радости жизни сгорели в термоядерной геенне, отсиделся где-нибудь в подземном бункере и выпустил по тебе и твоим детишкам ракету-другую через пару месяцев после того, когда ты будешь убежден, что всё закончилось, поэтому покинешь убежище и будешь пытаться отстроить хоть какой-то быт?

– Не хочу, – Антон болезненно поморщился, ощупывая забинтованную голову.

– Вот и никто не хочет, – Порфирьев вернулся к вышвыриванию каменных обломков за борт. – Ни мы, ни они. Поэтому все будут бить друг по другу до последнего, то есть ещё долго. Воздушные взрывы превратят в руины объекты вражеской инфраструктуры и выжгут местность, на которой могут скрываться мобильные пусковые установки и прочие силы и средства противника. Контактные удары разворотят в раскалённую труху стратегические цели, находящиеся на поверхности, но слишком хорошо укреплённые для того, чтобы погибнуть от воздушных взрывов. Воздушный ядерный взрыв самый разрушительный, но это касается не всего, созданного пытливой инженерной мыслью. В мире достаточно объектов, требующих персонального подхода к уничтожению.

Амбал отправил в разбитое окно помятое оконное стекло, сплошь истрескавшееся и сложившееся едва ли не в гармошку, и продолжил:

– А для того чтобы противник не пережил всё это внутри сверхглубоких бункеров, существуют спецбоеприпасы, разрушающие объекты глубокого заложения на глубине до километра и более. И каждый уважающий себя участник ядерного апокалипсиса обязан такими боеприпасами воспользоваться. Зря что ли изобретали, производили и ставили на вооружение? Так что сидеть нам здесь ещё долго. И лучше позаботиться о комфорте здесь, раз уж это место оказалось нашим. Там, на станции, комфорта может быть гораздо меньше.

Но истинное положение дел оказалось намного ужасней. Станция превратилась в подземную западню. Сопряжённые со «Смоленской» перегоны засыпало обрушениями, в тоннелях, примыкающих к станции, фактически уцелело по полтора состава, соседнюю «Плющиху» раздавило обвалом, единственный выход на поверхность был разрушен и представлял собой сплошное нагромождение обломков здания. Вариантов выбраться из подземного мешка не было, каких-либо запасных шахт или лифтов, ведущих на поверхность с пятидесятиметровой глубины, также не имелось. Три с лишним тысячи человек находились в подземной ловушке, угрожающе содрогающейся от приходящих извне тяжёлых вибраций. Но это было только начало всех бед.

После того как станцию перестало трясти и землетрясения из постоянных стали периодическими, уцелевшие работники метрополитена и сотрудники полиции попытались восстановить порядок и наладить временный быт. Сразу же оказалось, что среди спасшихся людей имеется много раненых и ещё больше нуждающихся в мелкой медицинской помощи. Больше полусотни человек получило переломы и травмы различной степени тяжести во время жестокой давки, ещё полтора десятка покалеченных людей удалось вытащить из-под завала, под которым оказалась погребена половина перехода на станцию «Плющиха». Врачей среди выживших не нашлось, но обнаружилась женщина-педиатр и четыре или пять младших медицинских работников, которые вместе с дежурным фельдшером станции взяли на себя заботу о пострадавших. Раненых разместили в служебных помещениях, но имевшихся на станции медикаментов на всех не хватило, и из-за проблем с перевязочным материалом медработники обратились к людям с просьбой помочь, кто чем может. В итоге на бинты пошли простыни, но нехватку медикаментов преодолеть не удалось. Без антибиотиков многим раненым становилось всё хуже, и помещение для отдыха станционного персонала превратили в подобие реанимационной палаты.