Крах конного блицкрига. Кавалерия в Первой мировой войне

Конечно, атака конницы на пулеметы, как правило, бессмысленна. Однако кто же мешал русской кавалерии ударить по врагу, когда тот находился на марше? Суть отказа русской конницы от атаки заключался в вопиющем консерватизме кавалерийских командиров. Приведем пример из предвоенных маневров 1910 года. Эскадрон С. Гребенщикова неожиданно ударил на двигавшуюся без охранения пехоту условного противника с двухсот шагов. При пехоте находился пулемет, который успели снять с передка за несколько секунд до столкновения. Пехотинцы успели дать лишь несколько выстрелов. Однако часть посредников стала настаивать на том, что открытая конная атака на пулемет невозможна, а потому эскадрон потерпел поражение, будучи по большей части уничтоженным. Возмущенный рутинерством офицер писал в военной печати: «Хотя признано, что огонь пулемета для атакующей пехоты почти невыносим, но, мне кажется, считать из-за этого кавалерийскую атаку на пулеметы невозможной, будет уже слишком осторожно. Стрелять по медленно двигающейся пехоте и по несущейся коннице — это большая разница». С. Гребенщиков справедливо заметил, что нельзя атаковать издалека на

уже установленные и готовые к бою

пулеметы. Однако внезапный удар на двигающиеся пулеметы при слабом пехотном прикрытии просто необходим. «На маневрах мы должны учиться тому, что мы должны будем делать на войне. Если же посредники… будут всегда приговаривать конницу к бездействию даже за атаки, произведенные чуть ли не с места в карьер, то это приучит более или менее осторожных кавалерийских начальников к тому, что на войне они будут упускать самые удобные случаи для атак, отговариваясь или оправдываясь тем, что среди пехотной колонны или цепи находилось чудовище, именуемое пулеметом… Было бы крайне полезно как для конницы, так и для пехоты, если бы в инструкции для посредников было точно и определенно указано, что атаки конницы на пехоту и пулеметы, произведенные внезапно, то есть с 200 — 500 шагов, в рассыпном строю и соответствующим аллюром, то есть полным карьером, должны признаваться безусловно успешными и вполне возможными; пехоту это заставит лучше нести охранную службу, а кавалерии даст толчок к более энергичным действиям»

[183]

.

Сделанные в 1910 году офицером С. Гребенщиковым выводы по результатам маневров в точности описывают ту ситуацию, что сложилась в ходе Лодзинской оборонительной операции ноября 1914 года. Повторимся, что практический итог такого рутинерства в данном случае — выход из «мешка» группы Шеффера с трофеями — 16 000 пленных и около 60 орудий! А ведь суть успеха прорыва немцев в том, что русская конница не была объединена в крупную кавалерийскую единицу (корпус) во главе с толковым командиром. Первые кавалерийские корпуса постоянного состава (то есть не переподчинение одних дивизий другим для выполнения той или иной малой задачи) будут образованы лишь зимой 1915 года в Карпатах.

Германский участник войны справедливо пишет, что существует два основных момента в боевой деятельности конницы: «…применение конницы в массах, что одно только обещает крупные успехи, и способность конницы вступать в бой непосредственно с похода, что обеспечивает всестороннее и полное использование ее быстроты и подвижности» [184]. Как кажется, данный тезис явится применимым скорее к наступательным действиям. Однако первый русский кавалерийский корпус импровизированного характера был образован в ходе отступления. Конная группа ген. Г. Хана Нахичеванского в Восточно-Прусской наступательной операции предполагалась еще до войны в качестве ударного средства относительно небольшой Неманской (1-й) армии Северо-Западного фронта. Практика войны показала, что кавалерийские дивизии не имеют возможности для выполнения оперативных задач, и потому необходимо их объединение в кавалерийские корпуса — то есть в те самые войсковые единицы, что были расформированы незадолго до войны.