Крамола. Книга 2

В коридоре, похожем на тюремный, дежурили два санитара в белых халатах. Похоже, братский корпус недавно отремонтировали, но свежая известь успела пожелтеть, таким же цветом отливали пол, рамы и затворенные двери келий. Даже лица дюжих санитаров — все было охвачено желтизной. Николай подал бумажку, и пока страж разбирал написанное в ней, почему-то непроизвольно потянуло заглянуть в волчок ближней двери. То был не простой тюремный волчок, а вполне привычный дверной глазок, отдаляющий пространство, как если бы смотреть в бинокль с обратной стороны. Неуправляемое и неуместное любопытство будоражило душу. Что там, за дверью? Кто? Какие они?.. Страстное это влечение обесцветило даже предстоящий миг встречи с дедом. Миг, к которому готовился всю дорогу и не однажды мысленно пережил.

Видимо, в келье горел яркий свет: сквозь стеклышко заманчивого зрачка пробивался тонкий луч…

— Да уж глянь, глянь, чего там, — произнес скучающий санитар и зевнул с ревом. — Может, чего интересного увидишь.

Тем временем другой санитар отворил одну из дверей и, заслонив собою проем, меланхолично позвал:

— Эй, дедушка Мазай, выходи…

Из кельи не донеслось ни звука. Николай заглянул через плечо санитара: человек десять больных сидело и лежало на узких кроватях, а один нервно расхаживал между ними, сцепив руки на стриженом затылке. Сивобородый старик медленно встал с постели и, качаясь, как пьяный, побрел к выходу. Николай не узнал его, захотелось крикнуть — нет! Это не мой дед! Не мой! Но шрам, серой бороздой разрывающий лоб и щеку, задавил прорастающий крик.

Дед остановился перед санитаром, пугливо спросил:

— Бить не станете?

— Кто тебя бил? — Санитар выкатил глаза и сунул руки в карманы драного, замусоленного халата. — Никто тебя не бил!

— А ну-ка, покажи, кто тебя хоть пальцем тронул? — задиристо вступился другой санитар. — Покажи?.. А-а! Собирайся, домой поедешь!

— Домой? — Едва заметная радость промелькнула по лицу деда.

— Хватит, пожил на казенных харчах, — добродушно заметил санитар. — Приехали за тобой.

В палате никто не шелохнулся, каждый был сам по себе — придремывали, улыбались, расслабленно качались на сетках кроватей. И только один бездумно двигался взад-вперед, словно медведь в клетке. Дед остановил его, обнял, прижал голову к своему плечу.

— Домой еду, Ванечка, — сказал он. — Так уж не печалься.

— Мне хорошо, — счастливо вымолвил тот. — Мне здесь так хорошо!..

— Вот и славно. Прощай, Ваня, — грустно вымолвил дед. — Больше не увидимся. Храни тебя Господь!

Оставив его посредине палаты, дед вышел в коридор и покорно встал возле санитара. Николая он будто не заметил.

— Вещи давай! — приказал Николаю санитар. — А ты марш в процедурную!

Дед послушно поплелся куда-то по коридору. Санитар с вещами шел за ним, как конвойный. Дверь в палату осталась открытой. От ее проема невозможно было отвести глаз. Бездумное, тихое блаженство, словно напитанный благовониями воздух, медленно выливалось из кельи в желтый коридор, и, надышавшись им, хотелось так же прилечь и, покачиваясь, забыться в дремотном покое. Так бывало, когда, набродившись по лугу летним жарким днем, очутишься наконец у прохладной реки. Поют птицы, стрекочут кузнечики, и бесконечно журчит вода…

Санитар зевнул еще раз и не спеша закрыл дверь на ключ.

«Бежать! — озарило Николая. — Бежать! Немедленно! Скорее!»

Лучики желтого света, пробиваясь сквозь дверные зрачки, пронизывали коридор.

Наконец, придерживаясь за стену, в коридоре появился дед. Николай взял его под руку, потянул к выходу.

— Пошли, дед. Скорее. Скорее!

Андрей Николаевич едва успевал перебирать ногами. Когда оказались на улице, он попросил пощады.

— Мне уколы дают… Голова не слушается.

— Потерпи, дедушка, потерпи, — взмолился Николай, — Давай на руках понесу? На закорках?

— Сам пойду, — заявил дед, и Николай вспомнил наказ главврача — соглашаться во всем.

Андрей Николаевич остановился возле деревянного строения с большими окнами, улыбнулся.

— Здесь мы коробочки клеим!

— Какие коробочки? — механически спросил Николай.

— Для детских игрушек.

Они направлялись к монастырским воротам, — и те уже были близко! — но дед вдруг свернул к тяжело дышащему храму. Перекрестившись, приложился к ободранной стене и на секунду замер, словно ожидая, когда пройдет вдруг нахлынувшая боль.

— Как ты думаешь, — спросил он, заглядывая вверх, — долго этот храм строили или нет?

За их спинами гулкими выстрелами хлопали доски, разгружаемые с вагонетки.

— Долго, долго. — Николай взял руку деда. — Пошли.

Дед поозирался и сунулся к уху Николая.

— Какое сегодня число? Не шестое июня?

— Нет, первое, — испугавшись горячего шепота, отпрянул Николай. — Идем, дед. Скорей!

— Это хорошо! — тихо рассмеялся дед. — А они меня били. Я в уголку там распятие нарисовал. Икон-то не дают… Они били. Стену испортил.

Николай повлек его к воротам, и дед пошел, загребая ногами бурую прель опилок. Однако у ворот снова заупрямился, потянулся к уху.

— Ты Жогу знаешь? Пойди к нему, а? Пойди! Попроси, чтоб Ванечку отпустили? Я же тут Ваню Игнатова встретил! Коробочки клеили… Попроси!